Первая и последняя свобода
Шрифт:
Когда существует любовь, существует и действие, не так ли? И разве это действие не освобождает? Оно не результат процесса мышления, и между любовью и действием нет того разрыва, который существует между идеей и действием. Идея всегда стара, всегда прошлое, отбрасывающее тень на настоящее, и мы вечно пытаемся построить мост между действием и идеей. Когда существует любовь – не являющаяся деятельностью ума, не являющаяся возгонкой идей, не являющаяся памятью, не являющаяся следствием опыта, изощрённой дисциплины, – тогда сама любовь есть действие. Это единственная вещь, которая освобождает. До тех пор пока происходит деятельность ума, до тех пор пока происходит формирование действия идеей, то есть опытом, не может быть освобождения; и до тех пор пока продолжается этот процесс, всякое действие ограничено. Когда эта истина видна, тогда на свет появляется то качество любви, которое не есть деятельность ума, которое нельзя помыслить.
Нужно осознать весь этот процесс: как возникают идеи, как из идей рождается действие и как идеи, завися от ощущения, контролируют действие и, следовательно, ограничивают дей ствие. И неважно, чьи это будут идеи, левых или крайне правых. До
Идеи – не истина; а истина – это что-то, что должно быть непосредственно познаваемо на опыте, каждый миг. Это неопыт, которого вы желаете, – тогда это просто ощущение. Толь ко когда мы сможем выйти за пределы связки идей – представляющей собой «я», представляющей собой ум, обладающей частичной или полной непрерывностью, – только когда мы сможем выйти за пределы этого, когда мысль будет находиться в полном молчании, тогда возникнет состояние познания на опыте. Тогда мы узнаем, что такое истина.
Вера и знание сокровеннейшим образом связаны с желанием; и, возможно, если мы сможем понять два этих вопроса, мыувидим, как действует желание и поймём присущие ему сложности.
Одной из вещей, как мне кажется, которую, не задумываясь, принимают и считают чем-то само собой разумеющимся большинство из нас, является вопрос верований. Я не нападаю на верования. Что мы попытаемся сделать, так это выяснить – почему мы принимаем верования; и если сможем понять мотивы, причины, вызывающие такое принятие, тогда, возможно, мы будем в состоянии не только понять, почему мы принимаем веру, но также освободиться от неё. Можно легко видеть, как политические и религиозные веры, национальные и разные другие типы вер разделяют людей, создают конфликт, беспо рядок и вражду – это очевидный факт; и тем не менее мы край не неохотно расстаёмся с верой. Существует вера индуизма, христианская вера, буддийская вера – бесчисленное количество сект и национальных вер, разных политических идеологий, и все они борются друг с другом, стараясь обратить друг друга в свою веру. Можно без труда, очевидно, видеть, что вера разделяет людей, создаёт нетерпимость; возможно ли жить без веры? Это можно выяснить только изучив самого себя в своих взаимоотношениях с верой. Возможно ли жить в этом мире без веры – не меняя верований, не подменяя одну веру другой, но полностью освободившись от всех верований, чтобы встре чаться с жизнью по-новому каждую минуту? В конце концов вот истина: обладать способностью встречи со всем по-новому,каждый миг, без обусловленных реакций прошлого, без накопительного эффекта памяти, который действует как барьермежду вами самим и тем, что есть.
Если вы присмотритесь, вы увидите: одной из причин желания принять веру является страх. Если бы у нас не быловеры, что бы произошло с нами? Не слишком ли мы напуганы тем, что с нами могло бы произойти? Если бы у нас не было образца для действия, основанного на вере – вере в Бога, или в коммунизм, или в социализм, или в империализм, или в какую-нибудь религиозную формулу, какую-нибудь догму, которой мы обусловлены, – мы почувствовали бы себя совершенно потерянными, не так ли? И не является ли принятие веры тщательным сокрытием страха – страха быть на самом деле ничем, быть пустым? В конце-то концов чашка полезна только когда она пуста; и ум, заполненный верами, догмами, утверждениями, цитатами, – на самом деле нетворческий ум; это всего лишь повторяющийся, как попугай, ум. Бегство от страха – страха пустоты, страха одиночества, страха стагнации, страха не достичь, не добиться, не иметь успеха, не быть, не стать кем-то или чем-то – вот, несомненно, одна из причин, почему мы так горячо и жадно принимаем веру. А разве путём принятия веры мы поймём самих себя? Наоборот. Вера, религиозная или политическая, очевидно, препятствует пониманию самих себя. Она действует как ширма, сквозь которую мы смотрим на самих себя. А можем ли мы смотреть на самих себя без веры? Если мы устраним веру – множество вер, которыми мы опутали себя, – останется ли что-нибудь, через что смотреть? Если у нас не будет вер, с которыми мы идентифицировали себя, тогда ум, не идентифицируя себя ни с чем, окажется способен смотреть на себя как есть – и это-то, несомненно, и будет началомпонимания самого себя.
Это действительно очень интересная проблема – вопрос о вере и знании. Какую необыкновенную роль играют они в на шей жизни! Как много у нас вер! Несомненно, чем интеллектуальнее, чем культурнее, чем духовнее, если можно употребить это слово, человек, тем меньшей оказывается его способность к пониманию. У дикарей неисчислимое число суеверий и предрассудков, даже в современном мире. Чем более мыслящий, сознающий, чуткий человек, тем менее это, возможно, верую щий человек. Это происходит потому что вера связывает, вера изолирует; и мы видим – это так во всём мире, экономическом и политическом мире, а также и в так называемом духовном мире. Вы верите, что есть Бог, а я, возможно, верю, что Бога нет; или вы верите в полный государственный контроль над всем и над каждой личностью, а я верю в частное предпринимательство и прочее в этом роде; вы верите, что есть только один Спаситель и что с его помощью вы сможете достичь своей цели, а я не верю в это. Таким образом, вы со своей верой и я с моей – мы оба занимаемся самоутверждением. Хотя мы оба говорим о любви, о мире, о единстве рода человеческого, о единстве жизни – это абсолютно ничего не значит; ибо в действительности сама вера есть процесс изоляции. Вы брахман, а я не брахман; вы христианин, а я мусульманин, и так далее. Вы говорите о братстве, и я также говорю о том же самом братстве, любви и мире; но в действительности мы разделены, отделены друг от друга. Человек, который хочет мира
Мы видим, там, где действует процесс желания, там должен быть и процесс изоляции посредством веры, ибо очевидно – вы верите, для того чтобы обезопасить себя, экономически, духовно, а также внутренне. Я не говорю о тех, кто верит по эко номическим соображениям: они так воспитаны, что зависят от своей работы, и поэтому будут католиками, индуистами – не важно кем – до тех пор, пока для них будет работа. Не говорим мы и о тех, кто цепляется за веру удобства ради. Может быть, с большинством из нас так и обстоит дело. В некоторые вещи мы верим, потому что нам так удобнее. Отметая в сторону эти экономические резоны, мы должны глубже вникнуть в вопрос. Возьмём тех людей, кто крепко верит во что-нибудь, в экономической, социальной или духовной областях; процесс, стоящий за этим, – психологическое желание безопасности, не так ли? А затем возникает желание, чтобы эта безопасность продолжалась непрерывно. Мы не обсуждаем здесь, существует или нет такая вещь, как непрерывность; мы обсуждаем только побуждение, постоянное стремление верить. Миролюбивый человек, человек, который хочет по-настоящему понять весь процесс человеческого существования, не может быть связан верой, не так ли? Он видит, что действующее в нём желание – это средство обретения безопасности. Не впадайте, пожалуйста, в другую крайность и не говорите, будто я проповедую безрелигиозность. Это вовсе не входит в мои намерения. В мои намерения входит показать, что до тех пор, пока мы не поймём процесс желания в форме веры, должен будет существовать раздор, должен будет существовать конфликт, должно будет существовать горе и человек человеку будет волк, – что мы и видим каждый день. А если я пойму, если я осознаю, что процесс желания принимает форму веры, которая является выражением жажды внутренней безопасности, тогда моя проблема будет состоять не в том, чтобы верить в то или иное, а в том, чтобы освободиться от желания безопасности. Может ли ум быть свободен от желания безопасности? Вот проблема – а не во что верить и как сильно верить. Вера – это только выражение внутрен ней жажды психологической безопасности, уверенности хоть в чём-то – когда всё так неверно в этом мире.
Может ли ум, может ли сознательный ум, может ли личность освободиться от желания безопасности? Мы хотим быть в безопасности и поэтому нуждаемся в помощи имущества, собственности, семьи. Мы хотим обезопасить себя, внутренне и духовно, возводя стены веры, что указывает на жажду обрести уверенность в себе. Можете ли вы как личность быть свободны от стремления, жажды безопасности, которая выра жается в желании верить во что-то? Если мы не освободимся от всего этого, мы будем источником раздора; мы не станем миротворцами; мы не будем иметь любви в своих сердцах. Вера разрушает; и это видно по нашей каждодневной жизни. Разве я могу видеть самого себя, будучи захвачен процессом желания, который выражается в цеплянии за веру? Может ли ум освободиться от веры – не найти для неё замену, но полностью освободиться от неё? Вы не можете удовлетвориться словесным «да» или «нет»; но вы будете в состоянии дать определённый ответ, если вашим намерением будет – освободиться от веры. Тогда вы неизбежно дойдёте до той точки, на которой станете искать способа освободиться от стремления к безопасности. Очевидно, такой вещи, как внутренняя безопасность, которая, как вам угодно верить, будет продолжаться непрерывно, не существует. Вам угодно верить, что есть Бог, который тщательно заботится о ваших пустяковых мелких делах, говорит вам, с кем видеться, что делать и как делать. Это ребяческое и не зрелое мышление. Вы думаете, что Великий Отец Небесныйнаблюдает за каждым из нас. Это всего лишь проекция того, что угодно лично вам. Очевидно, это не истина. Истина должна быть чем-то совсем другим.
Наша следующая проблема – проблема знания. Необходимо ли для понимания истины знание? Когда я говорю «знаю», подразумевается наличие знания. Может ли такой отягощённый знанием ум быть способен исследовать и найти, что такое ре альность? И кроме того – что мы знаем, чем мы так гордимся? В самом деле, что мы знаем? Мы знаем информацию; нас переполняют информация и опыт, основанные на нашей обусловленности, нашей памяти и наших способностях. Когда вы говорите «я знаю», что вы имеете в виду? Либо признание, что вы знаете есть признание факта, владения определённой информа цией, либо это имеющийся у вас опыт. Постоянное накопление информации, приобретение различных форм знания – всё это и составляет утверждение «я знаю»; и вы начинаете переводитьпрочитанное вами на язык своей подноготной, своих желаний, своего опыта. Ваше знание – это вещь, в которой происходит процесс, подобный процессу желания в действии. На место веры мы подставляем знание. «Я знаю, я приобрёл опыт, его нельзя опровергнуть; таков мой опыт, я полностью полагаюсь на него», – вот признаки этого знания. Но изучив, проанализировав, разумнее и тщательнее взвесив его, вы обнаружите, что само утверждение «я знаю» – это ещё одна стена, разделяющая вас и меня. Вы находите убежище за этой стеной, ищете покой и безопасность. Следовательно, чем больше ум отягощён зна нием, тем менее способен он к пониманию.
Не знаю, задумывались ли вы когда-либо над проблемой приобретения знания – разве знание, в конце концов, помогает нам любить, освобождаться от тех качеств, которые произво дят конфликт в нас самих и с нашими соседями; разве знание освобождает ум от честолюбия? А ведь честолюбие – это одно из тех качеств, которые в конечном счёте разрушают взаимоотношения, восстанавливают человека против человека. Если бы мы хотели жить в мире друг с другом, честолюбие, несомненно, должно было бы полностью кончиться – и не только политическое, экономическое, общественное честолюбие, но и гораздо более тонкое и пагубное честолюбие, духовное честолюбие – честолюбивое стремление быть кем-то или чем-то. Возможно ли уму когда-либо освободиться от процесса накопления знания, от этого желания знать?