Первая императрица России. Екатерина Прекрасная
Шрифт:
– И ты туда же, Шафиров! – недовольно прикрикнул на своего вице-канцлера Петр. – И тебе этот мадьяр голову заморочил?
– Но вы же сами, Ваше Величество, часто разговариваете с иконами! Я не один раз слыхал ваши беседы с Богоматерью и Христом! Что же, мне счесть вас сумасшедшим? Упаси меня Бог! – Шафиров подошел к православным образам, которыми Петр велел украсить красный угол кабинета католического короля, и истово перекрестился.
– Ишь ты, он слыхал! – хмыкнул Петр. – С иконами всякий православный христианин разговаривать должен… Ибо они – окна в иной мир.
– Верно, Ваше Величество… – согласился Шафиров. – Так почему же вы удивляетесь, что князь Ракоци в присутствии государыни и князя Кантемира говорил с портретом? Сии портреты – может быть, тоже окна… Но куда, спрошу я вас?
– Ладно, коль все вы тут с ума посходили, так рассказывай, Катя, что вам портрет наговорил… – нехотя согласился Петр.
Для царя этот разговор был не более чем шуткой. Затянувшейся шуткой… Пора заканчивать…
– Петруша, довольно ли у нашей армии будет воды во время ее трудного похода? – помня совет короля Яна Собесского, поспешила спросить Екатерина. – Слыхала я от князя Кантемира, что безводны молдавские степи, в которые идет наша армия во главе с храбрым Шереметевым…
Удивительно, как быстро она научилась говорить эти слова – «наша армия». Еще совсем недавно, в Мариенбурге, она, как и все жители города, считала эту армию страшной опасностью и с ужасом думала о бородатых московитах в косматых меховых шапках, которые могут разрушить их мирную жизнь. И они пришли и разрушили!
А теперь с уст бывшей пасторской воспитанницы так легко срываются слова «наша армия»… Как противоречива и запутанна жизнь! Или эта армия и эта суровая заснеженная страна действительно стали для нее «нашими»?! Должно быть, действительно стали…
– Степи молдавские и вправду безводны, государыня… – согласился Шафиров. – Придется нашим солдатушкам потерпеть… А что делать, кому сейчас легко?!
– Потерпеть?! – с горечью воскликнула Екатерина. – Следует что-то предпринять!
– Верно говоришь, Катя… – согласился с невестой Петр. – Словно ум твой – не женский, а мужской. Жарко ныне в молдавских степях. За войском турецким целые полки водоносов идут, поят янычар на походе вдоволь… Не нужно портреты допытывать, чтобы такую малость понять… Позабочусь я о воде, как смогу, но трудно будет, как у басурман, сделать…
– Почему же, Петер? – удивилась Екатерина.
– Потому как несметно богат султан турецкий, а я – государь небогатый…
– У государства российского нет на это средств! – заключил Шафиров.
Екатерина вспомнила про роскошный дворец, который построил в Питербурхе для себя и своего обширного семейства вице-канцлер. Дворец Шафирова был отделан с такой роскошью, что даже Меншиков позавидовал! Нет у России средств, как же! Зато они есть у вернейших советников Петра! Попросить, что ли, в долг у Шафирова или у Меншикова? Так ведь не дадут, шельмы!
Екатерина хотела сказать об этом, но поняла, что ничего не изменит и лишь наживет себе врага в лице хитроумного вице-канцлера. Вздохнула – и промолчала. Петр с Шафировым снова занялись бумагами. Царь подписывал, один за другим, документы, которые ему подавал вице-канцлер, а подругу свою словно не замечал. Или не хотел замечать, чтобы закончить этот неприятный ему разговор. Раз все равно ничего нельзя исправить, лучше понадеяться на русский «авось» да на выносливость и мужество своей армии и молдавских союзников.
– Разве Россия – не великая и богатая держава? – не унималась невенчанная жена царя.
– И великая, и богатая, только… – начал было Шафиров, но его реплику прервал гневный окрик Петра.
– Будет она и великой, и богатой, коли я ее такой оставлю! – Петр громыхнул кулаком по столу. – Коли мне сил и здоровья хватит! А пока мы – только из гноища вышли! Давно ли Софьины стрельцы на куски моих верных советников рубили?! Я тогда мальчишкой был, а все помню! Помню, как мать меня телом своим от стрельцов защищала, а дядю, боярина Артамона Матвеева, за бороду на кремлевский двор выволокли – да на копья! Ввек мне этого не забыть!
По лицу царя прошла знакомая Екатерине судорога. Петр затрясся всем телом, кровью налились живые, умные, еще минуту назад искрившиеся весельем глаза.
– Не прощу! – словно зверь, зарычал он. – Убью!!!! Всех врагов своих изведу, жизни лишу!
– Помогите, Екатерина Алексеевна! – крикнул не на шутку испугавшийся Шафиров. – Уймите гнев Его Величества…
Вице-канцлер, должно быть, испугался, что разгневанный, заблудившийся в своем прошлом царь примет его за одного из мятежных стрельцов, а может, учитывая его лоснящуюся от сытости гладко выбритую физиономию, и за саму царевну Софью, и, улучив удобный момент, выскользнул из кабинета. Екатерина осталась с Петром наедине.
Царь вышел из-за стола и сделал несколько неверных шагов к двери. Чуть не упал на пол в припадке. Припадки всегда наступали неожиданно и накрывали его с головой, как морская волна. Этот человек был и прекрасен, и ужасен. Прекрасен, когда воля и вдохновение бросали отсвет на его лицо, ужасен, когда каиновой печатью на этот еще недавно скульптурный лик ложилась жажда мести и убийства.
Екатерина привыкла не бояться этих припадков. Ее задача, задача царицы Эсфири, заключалась в том, чтобы вернуть российскому Артаксерксу разум. «Лекарка» обхватила царя за плечи, усадила его в кресло, сама встала за спинкой кресла и опустила руки на голову Петра. Легкими, массирующими движениями стала гладить ему виски… Царь обмяк, замолчал. Глухое, утробное рычание смолкло.
– Тихо, тихо, Петер, – шептала Екатерина. – Все пройдет…
– Катя… – ответил Петр. – Лекарка моя… Точно матушка Наталья Кирилловна… Ты мне волосы расчеши, не побрезгуй…
Екатерина стала гладить его по волосам, словно расчесывала. Шептала слова утешения, похожие на те, что когда-то шептала своему сыну царица Наталья Кирилловна. Петр успокоился, обмяк. Припадок оставлял его могучее тело, волной накатывал покой.
– Вода, говоришь… – тихо сказал Петр. – Что ж, подумаем и о воде для армии… Иди пока, лекарка! Небось устала…