Первая конная армия
Шрифт:
Сначала незаметно было чего-либо заслуживающего внимания. Но вот около одного из этих населенных пунктов я вдруг увидел движение кавалерии. Продолжая наблюдение, я определил, что несколько конных полков белогвардейцев строятся в развернутом разомкнутом строю, один другому в затылок. Нетрудно было определить, что противник строил боевой порядок в несколько эшелонов для атаки нашего корпуса в конном строю. Глубина боевого порядка обеспечивала противнику наименьшие потери от артиллерийского огня, а также позволяла наращивать силы в атаке наших оборонительных позиций. Уже вечерело, значит ясно, что белые решили атаковать корпус ночью и тем самым уменьшить эффективность наших огневых средств. Они, очевидно, пришли к заключению, что бессмысленно
Белые готовили атаку на участок обороны 20-го кавалерийского полка 4-й дивизии, за позициями которого располагался 19-й полк этой же дивизии, выведенный в резерв. Больше частей на этом участке не было, и времени на переброску дополнительных сил и средств с других участков тоже уже не было. Что делать: либо обороняться, либо отходить?
Отходить было уже поздно, так как белоказаки, увидев наш отход, немедленно начали бы преследование бригады, а это могло поставить ее в тяжелое положение. Поэтому я решил, что бригаде необходимо обороняться с тем, чтобы при подходе противника к нашим позициям обрушиться на него огнем всех огневых средств, расстроить его боевой порядок, а затем перейти в контратаку. 19-й и 20-й полки были одними из лучших в корпусе. Они располагали сильной артиллерией и достаточным количеством пулеметов. На эти полки можно было положиться.
Приняв это решение, я спрыгнул со скирды, сел на коня и поскакал на участок обороны 20-го полка. Ко мне навстречу уже спешил командир 1-й бригады Маслаков, который также заметил сосредоточение белогвардейцев. Я приказал Маслакову немедленно выдвинуть все пулеметы и артиллерию 19-го и 20-го полков на передний край обороны, а бригаду скрытно для противника построить для контратаки в конном строю двумя эшелонами (19-й полк в первом, а 20-й во втором эшелоне).
Такое построение боевого порядка бригады обеспечивало наращивание силы удара в ходе контратаки, а также затрудняло противнику определить силы контратакующих его частей конницы.
Вскоре Маслаков доложил, что артиллерия и пулеметы заняли указанные огневые позиции, а бригада построена для контратаки.
И вот белые начали движение. Они двигались шагом, развернутым фронтом поэшелонно, полк за полком, строго соблюдая установленные дистанции. Белогвардейцев было так много, что, казалось, в наступающих сумерках ползет туча саранчи, поглощающая собой ослабевший свет дня.
Артиллерия бригады открыла беглый огонь по противнику. Колонна противника заколыхалась. Тускло блеснули тысячи клинков, и белогвардейцы галопом перешли в атаку. Но вот дружно застучали все сорок пулеметов бригады, и первый эшелон белогвардейцев, опрокинутый метким огнем, метнулся назад, сшибаясь со следующими за ним эшелонами. Атака противника захлебнулась. Наступило время контратаки. Я приказал выбросить на фланги бригады пулеметные тачанки и подал команду: «Шашки к бою! За мной, в атаку марш, марш!» 1-я бригада с места в карьер устремилась в контратаку, заглушая треск пулеметов мощным боевым криком «ура». Лавой катилась на врага бригада. Рядом со мной на крупном гнедом коне мчался комбриг Григорий Маслаков. Это был человек огромной физической силы и отчаянной отваги. Были в его поведении крупные недостатки, но храбрость в бою, умение личным примером увлечь за собой бойцов и добиться победы искупали их.
Сблизившись с противником, бригада врезалась в его боевой порядок, действуя шашками и револьверами. Трудно описать эту отчаянную рубку в ночной темноте. Лязг клинков, выстрелы, ругань, крики и стоны раненых людей, топот и ржание лошадей, треск пулеметов и гулкое уханье пушек впереди, позади, справа, слева. В темноте нельзя было различить, где свой, а где чужой, так как все кричали и ругались на русском языке. Только чувство подсказывало, где враг. Захваченный боем, я пробивался все дальше и дальше и не заметил, что зарвался слишком далеко. Как-то вдруг стало тихо и впереди никого не видно. В стороне проскакал казак. Я прицелился, но пистолет не выстрелил. Оказалось, что в обойме кончились патроны. Повернув обратно, я остановил лошадь и прислушался. Влево, впереди слышался шум боя. Одиночные выстрелы чередовались с нестройными залпами. Я извлек из пистолета обойму и стал набивать ее патронами. Вдруг справа и слева послышался стук копыт, и в это же мгновение меня кто-то потянул за рукава шинели. Четыре казака справа и слева, ухватившись за полы и рукава моей шинели, закричали:
Держи, держи его, сатану! Это красный!
Кого держи, черт бы вас побрал! — крикнул я, решив выдать себя за белогвардейского офицера. — Я вам покажу, мерзавцы, какой я красный!
Виноваты, ваше благородие. Не признали.
А ну, вперед, за мной — приказал я казакам и поскакал в сторону боя...
Ну, думаю, вышел из положения. Но что делать дальше? Я все больше и больше прибавлял аллюр лошади, рассчитывая оторваться от казаков. Но казаки, видно, не намерены были отставать и держались от меня метрах в тридцати.
Выглянувшая из-за облаков луна осветила своим тусклым светом степь. Это уже было совсем не в мою пользу. При лунном свете казакам нетрудно будет разобраться, за кем они следуют. Я еще больше прибавил скорость лошади и повернул ее влево — в ту сторону, где на расстоянии не более четырехсот метров шел бой. 1-я бригада шагом отходила от противника и отстреливалась. Белогвардейцы также шагом наступали и с лошадей вели огонь по нашим.
Тяжелая, словно свинцовая, тучка медленно надвигалась на диск луны. Кругом лежали трупы убитых людей и лошадей, слышались крики раненых. Я уже хотел круто повернуть вправо, к флангу отступавшей бригады, и выжидал только, когда туча закроет луну, как вдруг справа, в пяти шагах от меня, поднялся во весь рост человек и закричал:
Товарищ Буденный, помогите!
Это кричал раненый Яша Гребенников, известный мне с самого начала боев. Я круто повернул коня в сторону следовавших за мной белоказаков и стал в упор расстреливать их из пистолета. Первым выстрелом был убит один из казаков, лошадью которого быстро овладел Гребенников. Второй казак выронил из рук шашку, схватился за живот и с криком поскакал в сторону. Остальные казаки, следовавшие за мной, повернув лошадей, скрылись в темноте.
Перестрелка между 1-й бригадой и белоказаками затихала. Видно было, что у казаков отпала охота продолжать наступление и они наступали лишь потому, что их подгоняли офицеры. Мы с Гребенниковым ехали шагом, прислушиваясь в темноте к шуму боя. Вдруг казаки внезапно прекратили стрельбу и замерли на месте. Далеко слева послышалось и все больше и больше нарастало раскатистое многоголосое «ура». Мощный боевой клич ошеломляюще подействовал на белогвардейцев, и они, прекратив стрельбу, начали отходить.
Вскоре все стало ясно: 6-я кавалерийская дивизия двигалась к Гремячей; услышав шум боя, она повернула на выстрелы и атаковала белоказаков, ведущих бой с 1-й бригадой 4-й дивизии.
4
Во время марша корпуса к станции Гремячей начдивы докладывали мне о состоянии своих соединений. Апанасенко ругался:
Проклятая контра, лезет, как волчья стая к добыче, не дает покоя ни днем ни ночью! Ну скажи, Семен Михайлович, сколько могут люди не есть, а главное — не спать? Бойцы спят на ходу, валятся сонные из седел. Надо дать отдых людям, накормить лошадей.
Нельзя было не согласиться с Апанасенко. 6-я дивизия вот уже несколько суток вела ожесточенные бои, сдерживая во много раз превосходящие силы противника на главном направлении его удара. Люди сутками не спали, некогда было поесть, покормить лошадей. Только благодаря огромному напряжению человеческой воли части корпуса могли отбивать бесчисленные атаки врага и переходить в контратаки, только беспредельная преданность революции помогала еще нашим кавалеристам держаться в седле. Но и у героев есть предел возможностей.