Первая Конная
Шрифт:
Бойцы стали бросать землю в могилу.
— Клянемся вам, погибшие товарищи и братья, — говорил командарм, — что не пощадим ни жизней, ни семьи, ни родной крови и будем идти до полной победы над нашим врагом капиталом. Раз богатый, значит — враг. Еще никто не забогател честным трудом. Близок день победы над тиранами, генералами, помещиками и прочей мелкой сволочью, сосущей соки трудового народа.
Стоящие у стены монастыря пленные все ниже опускали головы.
И тогда выехал вперед Ворошилов.
— Они были коммунистами, а значит, в железной шеренге бойцов, отдающих кровь в первом ряду!
— А когда из железа вытекает кровь, — добавил Буденный, — то это вам, товарищи, не шутки, а победа или смерть!
— Клянемся, — говорил Ворошилов, — не свертывать красных знамен и дойти до краю света, пока на земном шаре не будет казнен последний паразит! Ии шагу назад!
— Да здравствует Красная Армия мозолистых рук всего света! Ура! — крикнул командарм.
— Ура-а! — грянуло вокруг.
Когда крики смолкли, Ворошилов сказал:
— Товарищи из местных! Обращаюсь к вам. Вы — власть. Все, что здесь, — ваше! Господ и хозяев нет. Приступайте к выборам ревкомов, в которых особенный глаз должны мы иметь на местах в административном отношении.
Собравшиеся люди, кто зло, кто радостно, а кто и недоверчиво, смотрели на него.
Улицы города были заполнены кавалерией.
Квартирьеры поджидали своих в воротах выбранных ими и занятых дворов.
Четвертый эскадрон вел Баулин. Он дремал в седле, и рука висела на перевязи. По годам это был почти мальчик. Эскадрон въехал во двор.
Очкарик в буденовке с трудом слез с коня и, не в силах распрямить согнутые колесом и дрожащие в коленях ноги, повел его к коновязи. Там он снял седло и стало видно, что спина коня сбита и обручи запекшейся крови опоясали ему брюхо.
— Аннулировал ты коня, четырехглазый, — сказал, подойдя, взводный. — Пашка все домогается, каков ты есть.
— А зачем я ему нужен?
— Видно, нужен… Он коня этого с Терека вел.
— Он, небось, думает, что я его обидел?
— А неужели же нет, не обидел…
— Я этого коня себе не просил, мне его вон эскадронный дал… Вернется Пашка из лазарета, пусть берет. Я только рад буду. — Он обернулся и крикнул проезжавшему мимо эскадронному: — Зачем ты меня врагом наделил?
Баулин зевнул и ответил:
— Это не моя печаль. — Он даже не обернулся. — Это твоя печаль… Грамотный! На кой хрен она, твоя грамота, — если коня соблюсти не можешь.
Очкарик без сил опустился на сено.
Смуглолицый, с раскосыми глазами, весь в коже и ремнях, Городовиков пропускал мимо себя четвертую дивизию.
Бодря усталых лошадей, поэскадронно ехали конармейцы. На
— А ну, останови их! — крикнул он ординарцу. — Эскадронного ко мне!
Эскадрон остановился, и его командир въехал в ворота. Он был молод, и редкая пепельная борода закручивалась на подбородке.
— Это что? — спросил начдив, указав на головной взвод.
На спинах бойцов красовались громадные буквы: О, П, Р, С…
— Это я приказал, — стушевался командир.
— Зачем?
— Ликвидация неграмотности.
— Почему в строю?
— На дневках все недосуг. А на походе всех неграмотных вперед — и учи! Все одно голова свободна во всех отношениях… — Он вдруг нахмурился. — Одно плохо…
— Что? — насторожился Городовиков.
— Насмешка выходит. Бойцы разные названия придумывают на тех, у кого какая буква висит. Гэ и жэ никто вешать не соглашается. А к концу азбуки совсем плохо будет…
— А ты построже, — сказал начдив. — На каждую букву много разных слов. Вот, к примеру, на жэ… — Он вдруг замолчал и надолго задумался.
— Вот видите… — сказал эскадронный.
— Дурак! — строго оборвал его начдив. — Жизнь!
Тот повернул коня к поджидавшему его эскадрону.
В конторке суконной фабрики сидел багровый от волнения хозяин.
— Мы на фронте голы, босы бьемся за Советскую власть, — кричал ему снабженец, — а ты здесь сидишь толстым задом на одеже, а она преет!
— Склады опечатаны городскими властями…
— Это мы еще посмотрим, что за такие власти!
— Это оскорбление…
— Нет, — сказал снабженец, — оскорбление все впереди. — Он повернулся и вышел.
На дворе его ждала возмущенная толпа оборванных красноармейцев.
— Да что говорить! — крикнули из толпы. — Взводный, давай команду!
— Ломай! — кивнул снабженец.
Приклады застучали по замкам.
Хозяин выскочил во двор и увидел, что командир дивизиона, блиставший офицерской выправкой Андрей Добров, в огромных шпорах, увлеченно налаживает прицел трофейной пушки.
— Я вижу, — кинулся к нему хозяин, — вы бывший офицер, интеллигентный человек, прикажите им прекратить грабеж.
— Это не грабеж, — ответил Добров, не отвлекаясь от дела. — Это реквизиция.
— За поставки для армии мы получаем деньги, понимаете? Здесь, на складах, ценнейшее обмундирование. Мы решили подождать, пока все это кончится…
— Не дождетесь, — ответил артиллерист Добров, — это не кончится.
В этот момент во двор въехал добравшийся наконец до места назначения повозочный Семен Грищук. Он остановил шатающуюся лошаденку около пушки и спросил Доброва:
— Куда консерву девать?