Первая любовь Ходжи Насреддина
Шрифт:
Слышишь лай собак и треск барабанов?..
И тут я услышал частый глухой тревожный бой охотничьих барабанов и лай низких степных волчьих собак, а потом из кустов джиды выехала на локайских сметливых, не знающих усталости, злых, хищных лошадях бекская тигровая охота во главе со свирепым атабеком Кара-Бутоном...
Лисьи желтые роящиеся глаза атабека скользнули по мне... Точно две монгольские соколиные стрелы просвистели... Певучие... Зябкие!..
Сказано
И упустили меня глаза Кара-Бутона.
Пока...
И охота была неудачной, напрасной.
Барабаны напрасно били, будили ущелье невинное, раннее нетронутое...
И кони локайские напрасно скакали, искали, чуяли, пеной гонной исходили, истекали...
И собаки степные низкие волчьи напрасно ноздрями рылись, стлались, витали...
И смертельное копье-батик в руке Кара-Бутона напрасно пролежало, взывало, ожидало...
И не летало, не летало, не летало!..
Не впадало в тварь, во зверя отходящего, кровоточащего?..
И не впадало!.. И... напрасное!
...А тигр, тигр ушел, уплыл по реке рыбой в камыши благодатные!.. В хранящие!.. Ушел, ушел рыбой!.. Слава Аллаху!..
И Насреддин улыбался...
Тогда Талгат-бек увидел эту улыбку, и понял ее, и сказал, закричал:
– Охота неудачная, некровавая!..
Я буду менять коней локайских на густых знойных хафаджийских скакунов пустынь! На караширских терпких коней, поедающих мясо и нападающих на волков!..
Я буду менять степных глухих псов на пастушьих чутких волкодавов!..
Я буду менять хорезмские глухие барабаны на оглушающие турецкие!..
Я буду тебя гнать, менять! Тебя, атабек Кара-Бутон!.. Айе! Айе!..
И тигр ушел рыбой по воде, по реке!.. От всех вас!.. Айе!..
Я люблю кровь!.. Кровь!.. А где она?.. Ушла в камыши?.. Да?! Ушла!..
Талгат-бек сел на приречный валун.
У старика пена шла изо рта, как у локайского затравленного коня.
И глаза стали белыми, как майские млечные облака...
— Я люблю, люблю, люблю ярую, молодую, крутую кровь!..
А она ушла, ушла, ушла в камыши!.. Айе!
Во
Мне мало осталось жить, дышать... Как говорил древний китаец: «Пришло время разрыва струн лютни!» Да!..
И кожа охотничьих барабанов стара и дрябла, как моя кожа!.. И она провисла... Да!.. И потому я хочу чужой молодой крови!.. А она ушла в камыши!.. Зачем?.. Ушла?.. Кровь?.. В камыши?..
— Старцы жаждут молодой крови, точно она может согреть их осеннюю желтую лисью вялую кровь...
И курицы квохчут и машут низкими крыльями, облепленными, охваченными утлым цепким пометом, когда чуют весенних высоких перелетных птиц...
Почтенный бек, помните, у гератского мудреца, шейха Унсури, сказано: Я жил — и вдруг ангел Азраил ударил в барабан переселенья, а я не сварил запасов, и дела не сделаны...
Добрые дела не сделаны... А еще не поздно...
Зачем спешить на двух лошадях в город зла?.. Еще не поздно...
Еще и на смертном одре можно сотворить добро... Еще до ваших погребальных носилок-табут есть время...
Неужели вы хотите, почтенный Махмуд Талгат-бек из рода мангытов, чтобы единственным благом для окружающих была только ваша смерть?..
Шалые, смелые глаза Насреддина невинно и ясно глядят на старого бека, охотника...
— Как ты смеешь так говорить с нашим солнцеподобным повелителем?
Ты, сын дряхлого, землистого, нищего горшечника? — закричал с коня атабек Кара-Бутон, и постылое напрасное охотничье копье-батик ожило в его руках.— Может, кровь этого дерзкого, языкастого отрока заменит нам кровь тигра?.. Уж она-то не уйдет от нас в комариные камыши!..
— О светоч охоты, неумолимый соколоподобный атабек Кара-Бутон, еще проще вам добыть ослиную кровь!..
Вот мой осел аль Яхшур! Он не убежит, не уйдет рыбой. Он стар. Бросайте в него ваше разгневанное, справедливое, неумолимое копье!.. Только не промахнитесь, а то он пустит горькие ветхие ветры в вашу сторону,— улыбнулся Насреддин.
— Оставь его, Кара-Бутон. Он спас мне жизнь. Снял с моей ноги, уже похолодевшей, уже шагнувшей в ад, смертельного духа-албасты.
Он поедет со мной в мою крепость. Я хочу отблагодарить его...
И слова его мне нравятся... В каждой стране должен быть хоть один человек, говорящий правду... Иначе правителям будет скучно... Но не больше одного!.. Поедем со мной, Насреддин, сын горшечника!..
— Мне надо привезти домой дрова. Отец и мать сидят без огня. Они старые...