Первая мировая война
Шрифт:
Другое отличие боевых действий на Галлиполи от войны на Западном фронте указал в письме домой Бэзил Брук: «Добрый старый турок – настоящий джентльмен. Он никогда не обстреливает госпитальные суда в заливе, а также госпитали – в отличие от нашего друга боша». Однако даже на Галлиполи ранение не всегда заканчивалось госпитальным судном, необходимой медицинской помощью и выздоровлением. В начале сентября, вспоминала Вера Бриттен, «мы узнали о первой потере в нашей семье. Кузен из Ирландии умер от ран после высадки в заливе Сувла; рана от пули, попавшей в голову за ухом, была не очень серьезной, но он неделю пролежал в Мудросе без медицинской помощи, а прооперировал его слишком поздно, когда уже началось заражение крови, усталый хирург
После того как был потоплен пассажирский пароход «Арабик», все британские пассажирские суда стали вооружаться, чтобы в случае необходимости защитить себя. Первым из таких судов подвергся атаке лайнер «Геспериен», затонувший 4 сентября. Погибли тридцать два пассажира. Его противником была подводная лодка U-20, которой командовал капитан Швигер. Он не знал, что на борту «Геспериена» перевозят недавно подобранное в море тело пассажира с лайнера «Лузитания», ставшего одной из первых жертв торпед Швигера.
На Западном фронте четыре с половиной месяца между сражением на хребте Обер и битвой при Лосе стали лишь относительным затишьем. Каждый день приносил новые обстрелы, примеры храбрости, страх и смерть. В дневнике капитана Ф. Хичкока из Ленстерского полка описываются эпизоды из жизни «неподвижной» линии фронта на Ипрском выступе. Передовые окопы располагались в том месте, где раньше шел ожесточенный бой. Хичкок писал о фигурах в мундирах цвета хаки, «в неестественных позах» висевших на заграждениях из колючей проволоки, о мертвых британских солдатах на нейтральной полосе, о мертвых немецких солдатах в британских траншеях, о траве, «сожженной жидким пламенем», и о товарищах, раненных спорадическим огнем немецкой артиллерии, ждавших, пока до них доберутся санитары, «вновь накрытых огнем и убитых».
16 августа траншеи подразделения Хичкока посетил с инспекцией бригадный генерал. «Он сказал, что батальон превосходно справился с задачей и что позиции надежно укреплены; однако ему не понравилась нога немца, торчащая из-за бруствера». Хичкоку приказали похоронить ногу. «Я окликнул Финнегана и сказал, чтобы он убрал оскорбивший генерала труп. Но для этого пришлось бы срыть весь бруствер, и поэтому Финнеган взял лопату и острым лезвием ударил по торчащей ноге. После нескольких ударов ему удалось отрубить конечность. Я ушел и уже в соседней ячейке услышал, как Финнеган кому-то говорит: «Черт возьми, куда я теперь буду вешать свое барахло?»
Этот эпизод служит примером того, до каких границ простираются человеческие чувства – в том числе чувство юмора. Альтернатива – срыть бруствер, поставив под угрозу жизни товарищей. Вечером того же дня в соседнем блиндаже нашли умиравшего британского солдата. «Похоже, он пролежал там несколько дней без всякой помощи», – отмечал Хичкок. На следующий день, 17 августа, Хичкок записал в дневнике, что в низине они обнаружили трех убитых. «Это было печальное зрелище – раненый на носилках и упавшие на него два санитара с лямками носилок через плечо. Всех троих убил один снаряд».
На бельгийской земле британских солдат не всегда ждал дружеский прием. Этот аспект войны отражен в краткой записи дневника рядового Эдмунда Херда от 30 августа: «Пойманы бельгийцы, подававшие сигналы немецкому самолету с помощью ветряной мельницы. Приговорены трибуналом и расстреляны. Весь вечер шел дождь». Ворвавшись в немецкую траншею во время одной из атак, Херд с удивлением обнаружил там бельгийских гражданских лиц, в том числе женщин, помогавших немцам. Он и его товарищи были еще больше удивлены, когда обнаружили в немецких траншеях обильные запасы того, что они сами уже давно не видели: вина, сыра, кофе и сигар. Даже немецкие пленные, отмечал Херд несколькими месяцами позже, «отлично выглядят и одеты в добротные мундиры».
Тем временем противники войны продолжали агитировать за мир. С 5 по 11 сентября в швейцарском Циммервальде проходила конференция социалистов. В российскую делегацию входили лидер большевиков Владимир Ленин и бывший меньшевик Лев Троцкий. На конференции был принят манифест с требованием немедленного мира и призывом для достижения революционных целей к гражданской войне «между классами» во всей Европе.
Циммервальдский манифест и призывы к миру совпали с усилением войны в воздухе. В базарный день сорок восемь жителей французского Люневиля были убиты и пятьдесят ранены в результате немецкого воздушного налета. Ночью 7 сентября, в разгар Циммервальдской конференции, немецкий дирижабль сбросил зажигательные бомбы на лондонский Сити, где начался сильный пожар. Погибло шесть мужчин, шесть женщин и шесть детей, тридцать человек получили ранения. Следующей ночью дирижабль, сбросивший бомбы на Холборн и Блумсбери, попал в два автобуса – погибло двадцать два человека (до войны недалеко от Клеркенуэлла жил Ленин). На следующий день после налета, как вспоминал полковник Роулинсон, «жители из всех слоев общества, от лорд-мэра и ниже, приняли участие в демонстрации, выражая свое негодование».
Лондонцы настаивали на создании системы противовоздушной обороны. Роулинсона направили в Париж, где генерал Пелле, начальник французского Генерального штаба, согласился без промедления предоставить установленные на броневиках 75-миллиметровые мобильные зенитные пушки, производившиеся во Франции. Для размещения новых средств противовоздушной обороны великий князь Михаил, праправнук Екатерины Великой, предоставил в распоряжение Роулинсона резиденцию Кенвуд-хаус, где всего год назад устраивались пышные балы. В итоге вокруг столицы были размещены посты противовоздушной обороны, позволявшие проследить за приближением дирижаблей, а затем и самолетов. Каждый пост получил свое название: непрошеные гости с севера пролетали в зоне ответственности постов Диккенс, Потсдам, затем Аметист и Удача. На востоке противника встречали Ножовка, Валет Червей и Зигзаг.
Если жители Лондона отреагировали на второй воздушный налет требованием защиты, то представители международного социалистического движения в Циммервальде требовали немедленного мира. Через пять дней после окончания конференции Альберт Эйнштейн приехал в Швейцарию к французскому пацифисту Ромену Роллану, жившему в Веве. Эйнштейн не надеялся на быстрое окончание войны. «Победы в России оживили германское высокомерие и аппетит», – сказал он Роллану, который записал в своем дневнике: «По мнению Эйнштейна, наилучшим образом немцев характеризует слово «жадные». Их почитание силы, их восхищение и вера в силу, их твердая решимость победить и аннексировать новые территории очевидны». Эйнштейн также отметил, что немецкое правительство отличается большей умеренностью, чем народ. «Оно хотело освободить Бельгию, но не смогло; офицеры угрожали бунтом. Крупные банки, фирмы и корпорации всесильны; они ждут возмещения всех принесенных жертв». Что касается кайзера, то он «просто орудие» крупного бизнеса и чиновничества. «Он порядочный, слабый человек, и он в отчаянии от войны, которой не хотел и в которую был втянут потому, что им так легко манипулировать».
В сентябре на австрийском фронте русским на какое-то время удалось прервать череду поражений, когда генерал Деникин, командир 4-й дивизии армии Брусилова, освободил Луцк. Но десять дней спустя город снова пришлось оставить. Более серьезное поражение русские потерпели 18 сентября, когда немцы вошли в Вильну, крупнейший город Литвы, и захватили 22 000 пленных. Двумя неделями позже немецкое Верховное командование на Восточном фронте перевело свой штаб в Ковно, где в 1812 г. Наполеон наблюдал за переправой через Неман своего войска, идущего на Москву.