Первая вокруг света
Шрифт:
На третий день погода установилась окончательно. Даже плавание в сторону берега стало спокойным. Дуло еще с юго-запада, но уже совсем анемично, а к вечеру все утихло. Такие тихие вечера, впрочем другие тоже, были опасны: мне чрезвычайно хотелось спать. Пока что я спала всего по два часа в сутки, а остальные 22 управляла яхтой. Но в первый же спокойный вечер глаза закрылись сами. Я устраивала легкие дремки в кокпите: чуточку спала и через несколько минут просыпалась, обеспечивая таким способом почти непрерывную обсервацию. Суда уже начали появляться, но еще не густо. Я приближалась по параллели к мысу Игольный.
Одиннадцатого дня плавания ожидала с интересом и беспокойством: по календарю это было 13 января и к тому же пятница. Разве может не произойти
В общих чертах я уже продумала, как его отремонтировать, и сейчас размышляла, стоит ли класть «Мазурку» в дрейф, чтобы приняться за работу, или лучше сидеть возле румпеля, отсчитывая мили в нужном направлении. На всякий случай размышляла не торопясь, тем самым зарабатывая ежечасно по приличному куску дороги на запад. После обеда решила, что ремонтом заниматься уже поздно, и с облегчением отложила дело до утра. Яхта была совершенно исправна, а управление ею вручную, хотя и изматывало, было эффективным. Поздней ночью многочисленные рыболовные суда заставили меня выполнять внеплановые маневры. На рассвете я разрешила себе короткий сон на койке. Очень хороша была эта пятница тринадцатого января…
Летняя погода продержалась еще двое суток. Солнечные дни сменялись безоблачными ночами, полными звезд. Суда теперь шли густо, поэтому сон исключался. Так я оказалась на траверзе бухты Мосселбай. Над портом сияло зарево, манившее сменить курс на север. Всего несколько часов плавания — и можно остановиться в спокойном месте, выспаться, отремонтировать авторулевой. Последняя оказия на южном побережье. Но и до мыса Игольный оставалось только два градуса долготы, а потом — лягушачий скачок до Кейптауна. Стоит ли прерывать плавание? С другой стороны, попутные ветры в течение трех суток подряд предвещали некоторую перемену: уже начинало поддувать с юго-запада. Очевидно, мыс не собирался пустить «Мазурку» слишком легко. И все-таки в порт я не вошла — опять победила жадность: не хотела терять времени на стоянку. Ведь до цели оставалось так немного.
С рассвета небо на востоке было красным, пришел сильный западный ветер. Начал с 20 узлов, быстро достиг 30. В прогнозе погоды появилось штормовое предупреждение, которое оказалось верным на трое суток. Шторм гулял между северо- и юго-западом, скорость ветра не падала ниже 40 узлов, а в среднем составляла 45. Я галсировала раз на юг, раз на север, смену галсов часто ускоряли суда. Почему-то все они словно сговорились плыть вокруг Африки именно в это время. Прятались в волнах по верхушки мачт и снова появлялись, «Мазурка» делала то же самое. Волны снова выросли, но были другой формы. Между вершинами и подошвами возникали спиральные образования. На каком-то основании, похожем на овальную воронку, вырастал круглый стожок, а потом разливался по ближайшим водным вершинам и подошвам. Ветер дул преимущественно горизонтально и устраивал непрерывные брызговые души с сорванных им гребней. Брызги летели с высоты салинга и заливали всю палубу и кокпит. Били прямо в глаза и нос, влезали за ворот, под капюшон и текли по спине холодными струйками. Каждые два часа я меняла совершенно мокрую одежду на менее мокрую, которая успевала немного стечь, повисев в каюте под потолком. Одетая все время в мокрые тряпки, я не мерзла — работа за румпелем согревала.
Я форсировала плавание парусами, которых несла больше, чем того требовало благоразумие. Но только таким способом у меня был шанс пробиться на запад против ветра и встречного течения, появившегося, очевидно, в результате длительного шторма. Время от времени ветер наносил удар вертикально, вдавливая яхту с высоты под воду и заполаскивая паруса. Выраставшая от него спиральная гора пыталась
Через двое суток я решила изменить тактику. Но сперва легла спать и проспала целых два часа. Сон был необходим не только как сон: нужно было дать отдых натруженным до дыр рукам, которые не хотели распрямляться после двухсуточного управления яхтой. Потом основательно поела и еще приготовила еды впрок: мне надоело питаться шоколадом, финиками и водой. Затем легла на галс от суши — готова идти даже в Антарктиду, если только миную по пути мыс Игольный. Так, ныряя и вылезая на волну, и непрерывно принимая соленый душ, я управляла яхтой до захода солнца.
А на закате произошло что-то странное: ветер стих почти неожиданно — превратился в умеренный зефирчик, а волны разгладились до неприличия. На горизонте показалось судно — шло с севера почти южным курсом. Подождала, пока минует меня, и взяла радиопеленг. Находилась точно в 25 милях на юг от мыса Игольный — «Каурка» вернулась в Атлантику. Сменила курс на 300° — только бы подальше от этой условной границы между океанами. Перевела судовые часы. Теперь не надо пересчитывать, который час дома, — время в Польше и на «Мазурке» стало одинаковым.
Почти сутки держались слабые юго-западные ветры при солнечной погоде — Атлантика встречала меня хорошо. 20 января на горизонте увидела мыс Хангклип — высокую гору у входа в бухту Фолс-Бей. По другую сторону бухты находится мыс Бурь, коварно переименованный в мыс Доброй Надежды. Ветер крепчал и перешел на юго-восточное направление. Быстро вычислила, что в полночь, а может и раньше, я могу быть в Кейптауне. Вместе с силой ветра росло также, к сожалению, волнение. Перед заходом солнца я уже целилась носом в коричневые скалы мыса Доброй Надежды, который для меня был скорее штормовым, ибо начался регулярный шторм. При первых проблесках маяка на мысе заменила кливер штормовым и зарифила грот. На небе не было ни единой тучки, а из бухты Фолс-Бей дуло словно тысяча чертей. Недаром на мыс Хангклип легла белая скатерть из облаков. Со штормом и волной я плыла параллельно берегу. Хотела добраться хотя бы до бухты Столовой и там дождаться рассвета. Но не смогла: волны были такими высокими, что разглядеть, а тем более опознать входные маяки было невозможно. Иногда с вершины водяной горы я видела проблеск, но потом найти его уже не могла. Впрочем, шли густо суда, и я не была уверена, что вижу — мачтовые огни судов или огонь маяка. В полночь положила «Мазурку» в дрейф — следовало дождаться рассвета.
Вместе с солнцем показался в дымке большой плоский предмет — Столовая гора. Хотя дуло еще порядком, я поставила паруса и поплыла в ее сторону. Радиопеленги, на астронавигацию было жалко времени, показали, что я нахожусь в верхнем углу равнобедренного треугольника с основанием, образованным мысом Доброй Надежды и Грин-Пойнтом. Ночной дрейф все же снес «Мазурку». Ветер и волнение начали уменьшаться только в нескольких милях от берега. Потом гора Двенадцати апостолов загородила все. С носом в сторону Кейптауна, расположенного у подножия гор, я качалась на мертвой зыби под слабым ветерком. Я так устала, что хотела достичь порта в этот день непременно. Пыталась даже помогать парусам двигателем. Медленно миновала Грин-Пойнт. В бухте Столовой масса судов стояла на якоре. Уже были видны волноломы и вход в порт. Лишь окраска неба над городом не радовала: голубизна переходила на горизонте в желто-рыжий цвет. Отсюда шел ветер — опять сильный, встречный. Я очень хотела проскочить в гавань раньше него, так как не была уверена, что выдержу столько ночей подряд без сна. На траверзе появился правый край наружного волнолома и засветил зелеными огнями. Я была почти в Кейптауне. Но одновременно начал молниеносно крепчать ветер. Выбрала все шкоты — паруса стали плоскими. Через несколько минут анемометр показывал 50 узлов: Кейптаун пытался выдуть «Мазурку» совершенно серьезно.