Первое дело слепого. Проект Ванга
Шрифт:
«Странное положение, – подумал Валерьян Модестович, про себя тихо радуясь тому обстоятельству, что еще может самостоятельно думать. – Неважно, кто отправил по электронной почте приказ уничтожить Баркана и его соседа по палате. Важно, что я из-за этого приказа по уши в дерьме. И опять же, не имеет никакого значения, кто из этих двоих ангел, а кто бес – Грабовский или Потапчук. В любом случае я ничего не могу изменить, и все, что мне остается, это сложить лапки и плыть по течению, надеясь, что все как-нибудь обойдется…»
Борис Григорьевич Грабовский искоса посмотрел на своего спутника и
Честно говоря, пресловутый приказ Грабовский отправил Кушнерову сам. После появления на мониторе портрета покойного Графа прошло несколько дней. Странных посланий, будто и впрямь составленных всеведущими злыми духами, на электронный адрес Бориса Григорьевича больше не поступало. Наступило затишье, но эта тишина была недоброй, наэлектризованной, как перед грозой; Грабовский ждал продолжения, и оно последовало.
Сообщение о том, что в какой-то никому не известной Красной Горке появился страдающий от амнезии человек, во сне назвавший его имя, Борис Григорьевич получил поздно вечером, после очередного коллективного сеанса, будучи выжатым как лимон. Сообщение было сумбурным и выглядело не то как неумная шутка, не то как попытка очередного восторженного поклонника обратить на себя внимание кумира. Умнее всего было бы просто оставить его без внимания, но в сообщении упоминался корреспондент местной газеты, который рвался сделать новость достоянием широкой общественности. И если в ней, в этой новости, содержалось рациональное зерно…
Борис Григорьевич вспомнил результаты давних экспериментов, которые проводились в секретной лаборатории под чутким руководством профессора Полкана. Вероятность возвращения памяти к объектам опытов была невелика, но она существовала. В своей практике Грабовский с такими случаями не сталкивался, но это означало лишь, что теория вероятности работает против него. Он уже не первый год выпускал в мир блуждающие бомбы замедленного действия. Сработать могла от силы одна из сотни, а главная опасность заключалась в невозможности предугадать, какая именно из бомб все-таки взорвется и где это произойдет.
И вот одна из этих штуковин все-таки рванула, и можно было считать большой удачей то обстоятельство, что Борис Григорьевич своевременно об этом узнал. Если к безымянному пациенту районной больницы действительно вернется память, он вспомнит все: и оборудованную в подвале лабораторию, и камеру, в которой обитал какое-то время, и дом, в подвале которого все это расположено, и обитателей этого гостеприимного дома… И это будет конец всему. Поэтому информационную взрывную волну было необходимо погасить прямо на месте, пока она не распространилась; и вот, пока Грабовский обдумывал все это, уставившись невидящим взглядом поверх монитора, его руки сами собой опустились на клавиатуру, а пальцы уверенно, с лихим треском
Помнится, отправив это послание, Грабовский пожал плечами. Он был процентов на девяносто уверен, что оно не будет воспринято всерьез. Да оно, пожалуй, и не было серьезным; всерьез такое послание он мог бы отправить одному из своих доверенных, особо приближенных помощников, но никак не первому попавшемуся прощелыге. Прощелыга же, не знающий о Б.Г. ничего, кроме того, что говорили о нем лекторы общества «друзей учения Грабовского», прочтя такой текст, просто ничего бы не понял: кого убрать, зачем убрать, как убрать…
Ну кто же мог подумать, что отправленный по наитию, почти машинально, можно даже сказать подсознательно, приказ будет воспринят буквально и принят к немедленному исполнению? Кто мог предположить, что под рукой у этого провинциального колобка окажется достаточно снотворного, чтобы умертвить стадо бешеных слонов? И кто мог предвидеть, что наутро после неудачного покушения колобок одумается, перепугается до смерти и потребует, черт его возьми, объяснений по поводу полученного накануне приказа?!
«Кто-кто, – со злостью подумал Грабовский. – Ясновидящий, вот кто мог все это предвидеть! Но не предвидел. Не предвидел ведь, а, пророк ты наш доморощенный? Не предвидел. А зря. Надо было предвидеть. Черт, ума не приложу, как все это вышло. Наваждение какое-то…»
Он постарался поскорее отогнать от себя последнюю мысль, но назойливый образ слепой старухи, которая видела лучше любого зрячего, все равно успел проскользнуть в сознание. В такие вот моменты Грабовский искренне сожалел о том, что болгарская ясновидящая давно умерла от старости: будь она жива, он с огромным наслаждением прикончил бы ее голыми руками.
Чтобы отвлечься от мыслей о старухе, которая и после смерти не могла успокоиться сама и не давала покоя ему, Борис Григорьевич стал думать о Кушнерове. Оказалось, впрочем, что решение на этот счет у него уже созрело. Да и чему тут удивляться? Оно, решение, было готово давным-давно и являлось, по сути, единственно возможным. Его можно было осуществить прямо сейчас, но торопиться не хотелось: главный редактор еще мог пригодиться, а после соответствующей обработки он превратится в бесчувственное бревно, способное лишь тупо выполнять простейшие команды, да и то не все, а лишь заложенные в него заранее. Зомби – вот кем он станет, когда придет его время…
Но сначала – те двое в больнице. После разговора с Кушнеровым стало ясно, что там, в палате номер семь, действительно лежит один из прежних пациентов Б.Г. – так сказать, воскресший покойник, не сумевший отыскать дорогу домой.
Опустив руку в карман пальто, Грабовский нащупал переданную главным редактором фотографию безымянного пациента. Пальцы невзначай коснулись гладкого бока плоской металлической коробочки. Там, в коробке, в уютных поролоновых гнездышках, лежали шприц-тюбики армейского образца – снабженные короткой медицинской иглой полиэтиленовые капсулы, предназначенные для быстрого введения лекарства прямо сквозь одежду. Снимаешь колпачок, втыкаешь иголку, сдавливаешь капсулу пальцами – и готово. Удобно! Никаких поршней, никакой возни, быстро, просто и эффективно…