Первое грехопадение
Шрифт:
– Пусть сено хорошенько обветрится, - объяснила мама наш поздний выход.
– Ночью роса густо упала
До нашего покоса идти километра четыре. В той стороне ещё года два назад валили лес, потом прекратили, но дорога, хотя и заросла травой, оставалась наезженной, ею не часто, но пользовались для вывоза заготовленных дров и сена. Из-под ног в разные стороны выпрыгивали шустрые кузнечики, их неумолкаемое стрекотание гудом стояло в ушах. На мгновение замирая в воздухе и тут же стремительно исчезая, метались стрекозы, трепеща своими прозрачными, похожими на разноцветные стёкляшки крылышками. Закладывая немыслимые виражи, готовые тут же атаковать, мелькали назойливые и кусачие оводы. Слабый ветерок едва шевелил по обеим сторонам дороги
Не помню, сколько раз за нынешний сенокос я прошагал по этой дороге туда и обратно. Досталось мне нынче, как никогда. Приболела мама, а потом и Тоня уехала в город сдавать экзамены в техникум. Зина помогала, но урывками: с работы, какой бы она ни была, не сбежишь.
Косить траву я начал лет с десяти. Дядя Зена обрезал под мою силу литовку, отбил, наточил, приделал косовище и со словами: "Ну, с Богом, мужичок!" - вручил её мне. А владеть ею учила уже мама, она хорошо умела косить. "Не опускай носок, веди ровно и пятку, пятку прижимай!" - наставляла она меня, когда непослушная коса втыкалась носком в землю или в кочку. С первого дня я сразу понял: косьба - это по-настоящему тяжёлый, изнурительный труд. Это не Дуську встречать и грядки поливать. Помню, как на другое утро я едва сполз с постели: ломило руки, плечи, спину, а ноги отказывались идти нормальным шагом, и меня всё время куда-то заносило. "Сперваначала у всех так, - успокаивала и подбадривала мама.
– Дня через два легче будет". Так оно и вышло. А на следующий год я уже не отставал ни от мамы, ни от сестёр, а ещё через год начал косить настоящей, хотя и не самой большой литовкой.
Прибыв на место, решили немного передохнуть. Девчата надёргали из копны сена и разлеглись, прикрыв лица косынками. Вчера я уснул и не слышал, когда они пришли с вечёрки, хотя и читал допоздна. Вот гулеванки!
Мама пошла от копны к копне и, глубоко запуская руки в сено, проверяла - обсохло оно после росы или нет. А я выкинул на чистину спрятанные в кустах грабли с вилами, взял с собой небольшой топорик и пошёл к рощице, чтобы вырубить четыре жердинки для укрепления вершины будущего стога. Накануне я наметил несколько молоденьких берёзок, но сегодня, подойдя к ним, передумал: уж больно беззащитными они мне показались. Им ещё расти и расти, а я на них - с топором. Нет, лучше из тальника что-нибудь подходящее выберу, тальник повсюду, как сорняк, растёт - его не очень-то жалко. Вырубив четыре жердинки, я очистил их от веток до самых вершин, вынес к копнам и связал попарно.
– Долго будете разлёживаться?
– подойдя к сестрам, сказала мама нарочито строгим голосом.
– Коля, а ну-ка принеси водички да плесни на этих засонь.
– Сейчас, мам, принесу, - сказал я и, захватив с собой связанные за горлышки две бутылки молока, принесённые нами на обед, пошёл в колок. Там, в низинке, был выкопан небольшой колодец, которым мы пользовались уже не первый год. Вода в нём, настоечная на корнях трав, была желтовато-чайного цвета, но прозрачная, всегда холодная и вкусная; рядом, на сучке берёзы, висел старый чайник без крышки. Донышком я разогнал по краям напавшие в колодец листья и зачерпнул воды. Напившись прямо из носка до ломоты в зубах, я опустил бутылки с молоком в колодец, и пошёл обратно.
– Ну что, мам, плеснуть на них?
– Колька, не вздумай!
– вскрикнула Зина, сдёргивая с лица косынку.
– Уши надеру!
– Затем сладко потянулась, вскочила на ноги и растолкала Тоню.
– Вставай, сестричка, вставай! Не дают несчастным девушкам сны досмотреть. А какой сон снился! Эх!
Попив воды, они плотно обвязали головы косынками, чтобы в волосы не набилась сенная труха, и стали похожи на колхозниц из кинофильма "Трактористы".
Ещё вчера мы наметили, где будет стоять стог и на том месте соорудили самую
– Ещё чего не хватало!
– прикрикнула она.
– Без тебя управимся. Ты лучше подгребай за нами.
Прикинув на глаз, каким по объёму должен быть стог, я черенком вил прочертил окружность. В этом деле я уже достаточно поднаторел, глазомер у меня был неплохой, и стожки получались аккуратными и красивыми.
– За черту сено не валить, - наказал я девчатам на всякий случай.
– Мам, что-то Колька у нас стал много командовать в последнее время, - подмигнув Тоне, сказала Зина.
– Вот увидишь, Зина, когда Колька вырастет, обязательно начальником будет, - поддакнула та.
– Сейчас он тренируется.
– А над вами не командовать - толку не будет, - посмеиваясь, сказала мама.
– Погоняй их, Коля, погоняй, а то совсем от рук отбились.
Мама, конечно, шутила: ни Зину, ни Тоню, ни меня подгонять нужды не было. Мы давно были приучены к любой домашней и полевой работе и никогда от неё не бегали, всё привыкли делать сами. Хорошо ли плохо, но сами. А иначе нам было просто не выжить. Да разве мы одни такими были в посёлке?
Работа спорилась, каждый из нас знал, что нужно делать, и к обеду сметали больше половины стога. Оставалось самое главное и трудное - завершить его. Прежде, чем продолжить, решили немного перекусить. Хлеб, молоко, яйца, молодая картошка в мундире, малосольные огурчики - вот и весь наш нехитрый обед. Отобедав, мама с девчонками прилегли на сене отдохнуть, а мне не лежалось, и я решил пройти в колок и посмотреть, нет ли грибов. Но и в глубине колка, в густой тени, было сухо, под ногами потрескивали ломкие сучья, а прошлогодняя листва издавала жестяные звуки. Паутина липкой сетью тянулась от ветки к ветке, и мне постоянно приходилось смахивать её с лица. Сейчас бы теплого обложного дождичка дня на два, подумал я, тогда бы и грибы пошли. Кроме нескольких поганок и двух червивых подосиновиков-перестарков, я ничего не нашёл. Ну, да и Бог с ними, нам бы с сеном управиться, а грибы ещё нарастут.
После отдыха я воткнул в стог вилы, опираясь на них, забрался наверх и начал уминать сено, помогая себе граблями. Не утрамбуешь плотно, особенно в середине, - осенние затяжные дожди прольют стог насквозь и тогда все наши старания могут пойти насмарку.
Метать стога - работа не из лёгких, но она становится легче, когда делается весело, с шутками да прибаутками, а самое главное - с желанием. А желание в нас било сегодня через край. Вот сметаем последний стожок - и сенокосу конец. Конец самому трудному, но и самому важному для нашей семьи делу. Зина с Тоней, подхватывая на вилы охапки сена, закидывали их к моим ногам, каждый раз звонкими криками предостерегая меня от острых, сверкающих на солнце зубьев: "Колька, поберегись!". Темп они взяли такой, что я едва успевал принимать душистые вороха и растаскивать по стогу.
– Вы мне так парня запалите!
– урезонивала разошедшихся сестёр мама.
– Ничего, он у нас парнишка шустрый!
– посмеивались они.
– Справится!
Пот лил с меня ручьями, а сенная труха забивала глаза, ноздри, уши. Рубаха на спине промокла насквозь, липла к телу, и я сбросил её вниз. Да и сестрёнкам было не сладко: платья на спинах пошли тёмными пятнами, щёки пунцово горели, и они всё чаще и чаще вытирали потные лица концами косынок.
Иногда мы останавливались на перерыв. Мама с девчатами отдыхали в тени стога, а мне спрятаться было негде, и я, привольно развалившись на стогу и, закинув руки за голову, смотрел в небо, по которому, плыли, завораживающе меняя очертания, белые пушистые облака. Облака плыли на север, в сторону Пихтовки, а там - Галка. Сесть бы сейчас на облако, как на сказочный ковёр-самолёт,- и к ней! Вот бы удивилась... Интересно, изменилась она за лето или нет? Хоть бы краем глаза взглянуть.