Первое грехопадение
Шрифт:
Я посмотрел на маму: она замолчала и, сложив руки на коленях, немного сгорбившись, невидящими глазами смотрела в тёмный угол за печкой. Какую-то безнадежность и безысходность увидел я в сгорбленной спине и опущенных плечах, и острая жалость, наверное, впервые в жизни защемила мне сердце. Я ткнулся лбом в её плечо и тихо сказал:
– Только не шей ночами, ладно?
– Не буду, сынок, не буду, - она встрепенулась, выходя из оцепенения, обняла меня за плечи.
– Уставать стала... Вот вырастешь, пойдёшь работать - и совсем перестану. Девчонки что - отрезанный ломоть, выйдут замуж - и нет их. Вся моя надежда на тебя, сынок. Не бросишь мамку-то, а?
– Не брошу.
Сколько
До войны, пока жив был отец (мама часто рассказывала о тех счастливых годах), она шила только для семьи, но с его уходом на фронт и гибелью в дом постепенно вползала нужда. Попробуй-ка, прокорми четверых! Мама научилась кроить, сама придумывала фасоны и вскоре стала известной на всю округу портнихой. Придёт с работы, управится по хозяйству - и за машинку. Приносили шить платья, кофточки, юбки и даже перелицовывать старые костюмы и пальто. Снаружи шерстяная ткань выгорит, исшаркается, а с внутренней стороны ещё ничего, вид приличный - носить, не сносить! Нам тоже иногда приходилось распарывать старую одёжку, чихая от набившейся за подкладку пыли. После войны пошла дорогая, капризная в шитье, трофейная ткань. Справлялась мама и с ней. Сёстрам несказанно повезло: их тряпичные куклы с чернильными глазами, носами и ртами щеголяли в платьях, сшитых из обрезков крепдешина и креп-жоржета,
Три года назад мама перестала ходить на работу - её замучил кашель. Ездила в районное село, но и там врачи не смогли определить причину болезни. Вдруг, ни с того ни с сего, накатывал приступ и чаще всего ночами. Начинался он с покашливания, затем доходил до спазм, до удушья. Испуганные, мы все как один, вскакивали с постелей, кто зажигал лампу, кто нёс ковш с водой, кто полотенце и, выстроившись у её кровати, босоногие и полуодетые, с замиранием сердца смотрели на неё. А мамино лицо тем временем багровело сильней и сильней, принимая пугающий нас синюшный оттенок. В коротких паузах она делала глоток воды и опять заходилась кашлем. Так продолжалось минут десять-пятнадцать. Когда приступ заканчивался, она откидывалась на подушку, вытирала полотенцем мокрые лицо и грудь и несколько минут лежала неподвижно. Потом открывала глаза и говорила: "Ну, кажется, всё... Не бойтесь... ложитесь спать...". Мы гасили свет и шли к своим постелям, но долго не могли уснуть, прислушиваясь к её дыханию.
До какого-то времени матери для нас - существа, можно сказать, безликие и даже бесполые. Они есть, они рядом - и этого достаточно. Они - часть нас самих, как жизненно важные органы, которые не ощущаешь и не замечаешь, пока те сами не напомнят о себе. И только повзрослев, начинаем понимать, что такое мать и что она для нас значит. Я понял это, когда увидел её опущенные плечи и пустой, ничего не видящий взгляд. И ещё я понял, пожалуй, самое главное: теперь уже не она, а я должен быть за неё в ответе.
В понедельник, в школе, Галка то и дело поглядывала на меня своими серо-зелёными глазами и загадочно улыбалась, чего не случалось никогда прежде. Но я старался держаться от неё на расстоянии и не собирался отвечать на вчерашние вопросы.
Последним уроком в тот день была литература. После звонка ко мне подошла Валентина Ивановна и сказала:
– Коля, ты не смог бы задержаться сегодня? В библиотеке накопилось много неразобранных книг, а мне очень некогда. Поможешь?
У Валентины Ивановны заболел ребёнок, всю прошлую неделю она менялась уроками с другими учителями и часто убегала домой. Я с радостью
Валентина Ивановна... Небольшого росточка, очень подвижная, с тёплыми карими глазами на приветливом лице, она, без преувеличения, была любимицей всего посёлка. Несколько лет назад, после окончания педучилища, её направили в нашу школу преподавателем литературы. Многим казалось, что эта тоненькая, похожая на вчерашнюю школьницу городская девчонка вряд ли надолго задержится в нашей глухомани и сбежит, как уже сбегали до неё. Не сбежала. И печку научилась топить и носить воду на коромысле из колодца, но самое главное - быстро нашла общий язык не только с учениками, но и со всеми жителями. А два года назад, неожиданно для всех, вышла замуж за весёлого тракториста Пашу Михеева, перейдя дорогу многим его воздыхательницам. Бабы между собой судачили, что, мол, Паша теперь "учительшу" на руках носит и каждую пылинку с неё сдувает. Только неизвестно, когда ему это удавалось, если с утра и до вечера Валентина Ивановна пропадала в школе. Помимо уроков, она успевала выдавать книги в библиотеке, выпускать стенгазету, вести драмкружок, не говоря уже о почти ежедневных походах к родителям закоренелых двоечников, мотаясь из одного конца посёлка в другой.
Я собрал в сумку книжки с тетрадками и пошёл за Валентиной Ивановной. Библиотека находилась рядом с учительской и занимала небольшую комнату с одним окном. Вдоль стен от пола до потолка стояли стеллажи, сколоченные из струганных досок, и два стола: один у двери, другой у окна; сейчас они оба были завалены книгами и журналами. Года четыре назад в библиотеке насчитывались что-то около трёх сотен томов, а сейчас - едва вмещались на полках. Пользовались библиотекой не только школьники, но и многие жители посёлка.
– Коля, разбери, пожалуйста, книги по алфавиту и расставь по полкам, - сказала Валентина Ивановна.
– Впрочем, ты уже знаешь что к чему.
Конечно, я знал, что нужно делать. Иногда, на час-другой, я задерживался в библиотеке после уроков и помогал Валентине Ивановне прибирать книги. Бывали случаи, когда она, уходя по своим делам, оставляла меня один на один с этими несметными сокровищами. Честное слово, при виде книг у меня начинали дрожать руки. Они всегда казались мне живыми существами, с которыми можно было поговорить о чём угодно, читая и перелистывая страницы. У меня уже выработалась привычка: ставя книги на полку, я ласково поглаживал корешки пальцами; так гладят любимую кошку или собачку. Удручало лишь одно: книг тысячи и тысячи и живи хоть два века - все их не прочесть.
Валентина Ивановна передала мне ключ от висячего замка, которым запирали библиотеку, и собралась уходить, но дверь открылась, и на пороге появилась Галка. Пальто на ней было не застёгнуто, в руках она держала портфель и белую вязаную шапочку.
– Валентина Ивановна, мама попросила меня взять "Кавалер Золотой Звезды" Бабаевского. Она есть в библиотеке?
– Есть, Галочка. Но извини меня, пожалуйста, мне очень некогда. Давай в следующий раз, хорошо?
– А можно, я Коле помогу, а потом сама найду книгу?
Валентина Ивановна перевела взгляд с Галки на меня, чему-то улыбнулась и сказала:
– Вы ссориться не будете? А то я вижу, вас никак мир не берёт.
– Что вы! Мы давно уже не ссоримся, у Коли спросите.
– Ну что ж, замечательно! Тогда ты будешь разбирать книги по алфавиту, а Коля - раскладывать по полкам. Договорились? А я побежала.
Она быстро вышла и прикрыла за собой дверь. Минуты две стояла такая тишина, что было слышно посвистывание весеннего ветра за окном и царапанье по стеклу веток берёзы, стоящей рядом со школой.