Первое грехопадение
Шрифт:
Не поднимая на меня глаз, Галка подошла к столу, положила портфель с шапочкой на стул, затем повернулась, отвела руки назад и, забавно подпрыгивая на носках, скинула пальто на спинку.
– Ого! Сколько навалили!
– сказала она, оглядывая груду книг.
– Неужели так много читают?
– Думаешь, ты одна грамотная?
– сердито сказал я. Неожиданному появлению Галки в библиотеке я совсем не обрадовался: мало того, что вчера пред своей матерью выставила меня круглым дураком, так ещё и сюда заявилась, лишив возможности побыть один на один с книгами.
– А ты опять за своё?
–
– Опять будем ссориться?
– А ты что, за ответом пришла?
– напомнил я вчерашний разговор.
– Каким ещё ответом?
– она, вроде бы, непонимающе взглянула на меня снизу вверх.
– Ну...
– я замялся.
– Ты вчера просила ответить.
– А, ерунда! Я пошутила, - и, загадочно улыбнувшись, добавила: - К тому же, я давным-давно знаю ответ.
– . Что ты можешь знать? Врёшь ты всё.
– А вот знаю. Хочешь, могу сказать?
– Скажи.
Она переложила на столе с одного места на другое несколько книг, решительно тряхнула головой и сказала:
– Ладно, сам напросился, - она ещё немного помедлила, потом подняла голову и, глядя на меня в упор, сказала: - Ты в меня влюбился, но почему такой злой - не могу понять. Что, не так?
Книга, которую я только что взял со стола, едва не выпала из рук. Я пытался что-то сказать, но лишь беззвучно шевелил губами и краснел, краснел... Галка прыснула в кулак, а потом звонко расхохоталась.
– Какой ты смешной, Колька! Да не смотри ты на меня так!
Она ещё издевается! Этого я вынести уже не мог. Я положил книгу на стол, вынул из кармана ключ и бросил перед ней.
– Ну и смейся, - сказал я и пошёл к двери.
Галка выскочила из-за стола, загородила мне дорогу и схватила за рукав.
– Коля, постой! Я же ещё не всё сказала.
Я вырвал руку.
– Чего тебе ещё?
– Я тоже... Ты тоже мне нравишься.
Она открыто, без улыбки, смотрела на меня, и я увидел, как по её щекам разливается яркий румянец - такой яркий, что в нём почти растворились конопушки. Длинные изогнутые ресницы вдруг часто-часто затрепетали, и она опустила глаза.
– Теперь и ты можешь смеяться.
Мы стояли друг перед другом и молчали. Даже не знаю, сколько мы молчали, время для нас остановилось.
В романтических книгах я читал: после объяснения, влюблённые непременно заключают друг друга в объятья и сливаются в долгом страстном поцелуе. Но то в романах. А здесь была школа, тесная коморка, называемая библиотекой, и мы: растерявшийся нескладный мальчишка в коротковатых штанах и в линялой серой курточке и девчонка - тоненькая, стройная и напряжённая, как натянутая струна. Какие тут объятья, какие поцелуи! Прикоснуться - и то боязно, а о чём-то другом даже подумать грешно.
Первой пришла в себя Галка; не поднимая глаз, она вернулась к столу и принялась перебирать книги, затем подошёл я и стал ей помогать. Некоторое время мы избегали смотреть друг на друга. Но вот, словно по команде, подняли головы и, встретившись взглядами, вначале робко улыбнулись друг другу, а потом весело рассмеялись. И обоим сделалось легко и хорошо.
Мы не стали разбирать книги по алфавиту, как советовала Валентина Ивановна, а, взяв со стола
Мы так увлеклись, что не услышали, как открылась дверь, и на пороге появился школьный истопник и сторож дядя Вася. Это был старик лет семидесяти, на тёмном, морщинистом лице, похожем на кору старой вербы,- седая щетина. К его правой ноге, ниже колена, ремнями привязан деревянный протез, похожий на большую перевёрнутую бутылку; ногу он потерял ещё в гражданскую войну. И как мы его не услышали? Он всегда так громко стучит своей деревяшкой, что в классах бывает слышно
– Колька, ты, что ли?
– подслеповато щурясь, спросил он.
– Я, дядя Вася.
– Никак, опять проштрафился? После уроков оставили? А это кто с тобой? Что-то не припомню... Совсем слепой стал.
– Мы книги прибираем, - я оставил без внимания его последний вопрос.
– Валентина Ивановна попросила. Минут через десять закончим.
– Тогда ладно. А то слышу: шебаршит кто-то... В школе-то уже пусто, запираться пора.
Он ушёл, прикрыв за собой дверь. На этот раз мы отчётливо услышали размеренную поступь его деревянной ноги.
– А я испугалась, - сказала Галка.
– Теперь будут знать, что мы были здесь вдвоём.
– Кому он скажет? Да хотя бы и узнали - кому какое дело!
– Не хочу я, чтобы все знали, что мы с тобой дружим. Навыдумывают всякое... Не хочу.
"Мы с тобой дружим" - эти слова прозвучали для меня чудесной, ни с чем несравнимой музыкой. Я был на седьмом небе от неожиданно свалившегося на меня счастья. Разве мог я ещё вчера предположить, что так стремительно будут развиваться события? Но в тоже время не совсем понимал: как мы будем дружить, если дружбу придётся скрывать? Я не собирался, конечно, таскать за ней портфель, как таскал Генка Тимохин за Зойкой Головановой. Он, первый в классе балагур и весельчак, теперь сам подставлялся под насмешки ребят. Зойка девчонка, что и говорить, симпатичная, но очень уж капризная, выбражулистая, да к тому же известная всей школе сплетница. Конечно, это их дело, только мне, после всего, что сегодня случилось, хотелось чаще быть рядом с Галкой, говорить с ней, слышать её необычный мягкий говорок, обращённый не к кому-нибудь, а ко мне и только ко мне.
– Что же мы будем делать?
– озадаченно спросил я.
– Не знаю, - она медленно подошла к окну, немного постояла, о чём-то думая, затем указательным пальцем вывела на запотевшем стекле два слова: "Не знаю". Но через минуту вдруг круто повернулась и, сияя глазами, торжественно произнесла:
– Мы будем писать друг другу письма!
– Какие ещё письма?
– Обыкновенные, на бумаге. Ты не писал никогда писем?
– В ответ я покачал головой, и тогда она сказала: - Я первая напишу тебе. Здорово я придумала, да? Это же так интересно! Только давай поклянёмся: наши письма - это наша тайна. Никто-никто не должен знать. Поклянешься?