Первое правило королевы
Шрифт:
Где-то близко под этой же самой луной человек, убивший губернатора и его жену, обдумывает следующий ход. Инна точно знала — он думает именно об этом и именно сейчас.
Он уже знает, что будет дальше, и теперь ему нужно лишь не ошибиться в деталях. Главное уже сделано, осталось совсем чуть-чуть. Инна Селиверстова, попавшаяся на пути, не в счет. Он уверен, что избавится от нее так же быстро и легко, как от губернаторской вдовы.
Инна натянула на щеки воротник свитера. Щеки были горячими, руки холодными, а шерсть колкой.
Ее противник
Он знал о ней все, потому что подобрался к ней очень близко, и был уверен, что убрать ее ничего не стоит. Старый пень Мухин все-таки умудрился испортить идеальную схему — в самом конце, когда уже почти все было готово, вмешалась старуха, его вдова, а потом Селиверстова, которой кажется, что она очень умна.
Баба не может быть умной. Она может быть хитрой, изворотливой, лживой — но не умной, уж он-то точно это знает! Он отправит ее на тот свет, а потом все сделается так, как нужно ему, а не какой-то там бабе, барыне, интриганке, уверенной, что она лучше всех!
Она проглотила наживку, и острый металлический крючок скользнул внутрь и зацепился за ее внутренности, проткнул их насквозь — не сорвется. Осталось только подсечь, вытащить и ударить обледенелым камнем по глупой рыбьей голове. И все. Все!
Инна Селиверстова возле своего окна, над которым висела одна на всех луна, улыбнулась.
Он все рассчитал, это верно. Она все время чувствует этот чужой расчет, чужие правила и то, как ловко он заставляет ее по этим правилам играть. Хуже всего, что она так и не может догадаться, чьи они, эти правила!..
Он не учел одного. Она — серьезный противник, а не напуганная и почти помешанная губернаторская дочь. Что бы там ни было дальше, ему не удастся использовать ее так, как он придумал и запланировал. Пока игра шла только в одни ворота — в его, — и он уверен, что положение на поле не изменится. Хорошо, что он в этом уверен.
Пока он уверен, что умнее, у нее есть время. Как только он поймет, что она на самом деле опасна, он попытается немедленно ее уничтожить, и действительно неизвестно, удастся ли ей спастись.
Пока он наслаждается своей властью над ней, у нее есть несколько дней.
Инна сжала и медленно разжала кулак.
Значит, так.
Горничная Наташа, о которой никто в хозяйственном управлении ничего не знает. Темная машина. Бумаги, которые вдова должна была передать именно ей, Инне. Черная дыра в виске. Газеты с чернильными губернаторскими закорючками, сплетенными в ее фамилию. Газеты эти настолько важны, что пропали из ее дома. Остался только листочек, а на нем фамилии журналистов, и самые часто встречающиеся инициалы — «ЗГ».
«ЗГ» — загадка.
Преступление, наказание, самоубийца Маша Мурзина, утопившаяся в Енисее двадцать лет назад. Бог троицу любит, плата за грехи, Катя, которая рыдала так, что казалось, у нее вот-вот
Что за всем этим стоит?
Кто за всем этим стоит?
Ястребов? Якушев? Или кто-то, не имеющий никакого отношения к политике? Или… или…
Она отошла от окна, подумала и задернула шторы, чего не делала никогда в жизни — дом стоял так обособленно, что подсматривать за ней было некому, и вряд ли в «Соснах» нашелся бы желающий подсматривать за соседями. Луна осталась по ту сторону темной и плотной ткани.
Инна с сомнением посмотрела на дверь — у мнимой горничной были ключи, значит, надежды на то, что замок остановит врагов, нет никакой.
Она никогда и ничего не боялась — даже когда боялась.
Она никогда не разрешала себе говорить: «Я не могу». Она даже думать так себе не разрешала.
Я все смогу, и да поможет мне Пресвятая Богородица!..
Поэтому она решительно придвинула к двери журнальный столик, а потом, пятясь, подтащила низкую обувную стойку. Стойку она пристроила к столику так, что от малейшего движения она бы с грохотом завалилась набок. Если кто-то посмеет явиться к ней без приглашения, она хотя бы это услышит!
Потом заглянула к Кате — та спала, дыхания почти не было слышно. Зато Джина подняла голову.
«Я здесь, на одеяле, и я точно знаю, что ты и не подумаешь меня прогонять, потому что я поступаю хорошо, правда?»
Ох, дал маху академик Павлов, да еще какого!.. Что за условный рефлекс заставляет Джину греть ноги несчастной Кати — никогда в жизни она не лежала ни у кого в ногах, а теперь вот забралась да еще осталась в кабинете, чего терпеть не могла, — устраивалась на ночь всегда в кресле, рядом с батареей на втором этаже!
Как бы не проспать приход Аделаиды, у которой тоже условный рефлекс — она приходит всегда в восемь часов. До ее прихода надо успеть разобрать баррикады — если ночь пройдет спокойно.
«ЗГ» — это может быть кто угодно. Глеб Звоницкий, к примеру, хоть он никогда в жизни не писал статей в газеты.
Или Генка Зосимов, муж Кати, которому до смерти хочется поделить «по-честному» Катину квартиру. О нем никто вообще ничего не знает.
Хочется до смерти. До смерти.
Утром, еще до ее отъезда на работу, позвонил Якушев и напомнил, что праздник для народа — затея очень важная и чтоб Инна не тянула.
— Я не тяну, Сергей Ильич. Я занимаюсь этим вопросом.
— Тем более у нас, сама видишь, беда за бедой. Люба вот тоже…
— Подробностей никаких нет?
— Да какие там подробности! — с досадой сказал Якушев. — Нету Любы, ушла за Толей. Не пережила. Слыхала песню «Лебединая верность»?
Инна промолчала. Песню она слыхала, конечно.
Естественно, Якушев не может обсуждать с ней подробности, но он должен был дать ей понять: что бы там ни случилось, есть официальная версия, и все мы — и ты, и я — станем этой версии придерживаться, как бы она ни была смешна или неправдоподобна.