Первое задание
Шрифт:
Ещё не затих салют, отгремевший на могиле Шварца, как в своей спальне ножом, как отгулявшего борова, прирезали самоуверенного Гердера вместе с его вечно пьяным ординарцем. В карательной роте «случайно» уже четвёртый за короткий срок погиб агент Демеля. Действует хорошо организованная, неумолимая мощная сила, бороться с которой практически невозможно. Эта сила направляется крепкой, опытной рукой, рукой настоящего хозяина этих территорий…
Демель глубоко вздохнул, потёр руки и опять тоскливо подумал: «И меня убьют, и нет никакого спасения ни здесь, ни на фронте. «Разбитая наголову» Красная Армия бьёт и гонит прославленную, непобедимую армию великого фюрера… Сталинград так и не смогли взять, и утопили в Волге
Новый комендант города майор Клингер, грузный, короткий, с круглым, как блин, невыразительным лицом, с тонким голосом и толстыми слоновьими ногами, был, как говорят, человек себе на уме. Он не парил в небесах, а передвигался по грешной земле, терпеливо неся свой крест, неторопливо преодолевая дорожные ухабы, рытвины и другие, неизбежные на длинном жизненном пути, преграды. Сам он считал себя человеком золотой середины и очень гордился этим.
Приученный к аккуратности и порядку, новый комендант в глубине Души не одобрял бестолковщины, царившей в управлении. Вечно кто-то то искал, по коридору, поднимая шум, бесцеремонно сновали солдаты и офицеры. Даже в кабинете коменданта толстый персидский ковёр на полу не полностью скрадывал грохот и стук, производимый его ретивыми подчинёнными.
С Наташей комендант был подчёркнуто любезен, бесстрастно-почтителен, но не более. Живые, реальные женские прелести его не прельщали уже давно, и только длинными, бессонными ночами в горько-сладких мечтах и грёзах он жил иногда рядом с женщиной своей, особой, придуманной им самим жизнью.
Все усилия Наташи хоть чуть-чуть переступить грань сугубо служебных отношений неизменно упирались в пустоту — её новому шефу и покровителю были начисто чужды горячие эмоциональные всплески.
…Сегодня к коменданту пришёл Демель, они надолго засели в кабинете вдвоём. Наташа, как всегда в таких случаях, сидела в приёмной с ефрейтором Штокманом, который после смерти любимого начальника заметно повеселел и храбро ухаживал за осиротевшей переводчицей. Неотразимый щёголь и балагур, ефрейтор был смелым человеком. Он ничего не боялся, кроме восточного фронта и своей верной и беззаветно любящей его жены. Жена была далеко, а на фронт его мог отправить только майор Шварц, у которого с этой красивой девчонкой были-таки шуры-муры. Новый шеф по своим физическим данным конкурентом Штокману быть не мог. И Наташе, по мнению хитрого ефрейтора, ничего другого не оставалось, как проявить внимание к своему старому поклоннику. Правда, при первом же появлении нового коменданта Штокман имел неосторожность доверительно шепнуть Наташе несколько язвительных фраз по поводу его внешнего вида. «Майор с икрой», — остроумно окрестил коменданта Штокман, намекая на его солидное брюшко.
Наташа шутки не приняла и ответила возмущённо, что она никогда не позволит себе судить о достоинствах и недостатках своего начальника, да ещё в такой неприличной форме и что раньше она не могла бы представить ефрейтора Штокмана, выполняющего такую неблаговидную роль.
Штокман затосковал. Он готов был проглотить свой болтливый язык. «Чёрт её знает, эту красотку! Возьмёт и выложит всё новому коменданту». И ефрейтор Штокман со свойственной его натуре прямотой тут же признался
…А в кабинете коменданта два майора вели серьёзный разговор. У Клингера сонный вид, говорит он медленно, нудно:
— Медицинская экспертиза показывает странные вещи. Представьте себе, мой предшественник погиб от пистолетной пули. Правда, врачи не совсем уверены в этом. Пуля, видимо, прошла через рот, и произошёл разрыв черепной коробки… Так вот, экспертиза утверждает, что винтовочная пуля сделала бы разрыв другого характера, более значительный. Кроме того, солдаты тоже убиты из пистолета, а им был вооружён только майор Шварц. Полицейские были вооружены русскими карабинами, и, прошу обратить внимание, полицейский был убит русской пулей.
— Когда всё это стало известно?
— Час назад.
— Странно, — протянул Демель и подумал: «Чёрт бы взял проклятых костоломов! Сведения, которые они должны сообщить в гестапо, они передают любому, кто носит немецкий военный мундир. А впрочем, что от этого изменится? Воскреснет Шварц? Разбегутся в лесу партизаны?»
Демель нервно зашагал по кабинету, пытаясь успокоиться, но ходьба не принесла облегчения. Он понимал, что нервная система находится на грани срыва. Усилием воли Демель заставил себя говорить тихим, ровным голосом, так, что собеседник не заметил его состояния.
— Если так, тогда очень трудно понять, кто в кого стрелял. Получается: Шварц убил своих солдат и сам выстрелил себе в рот. А один полицейский убил второго и сбежал. Фантастика!
— Но ещё ранена переводчица Наташа, — напомнил комендант.
— А она из какого оружия?
— Точно определить не удалось. Касательное ранение мягких тканей — можно думать что угодно, — Клингер пошлёпывал влажными губами; лениво взглянул на собеседника.
Демель, повинуясь душевному порыву, заговорил словно кого-то упрекая и жалуясь:
— Я, откровенно говоря, последнее время просто растерялся. Эта серия убийств выбила из колеи мой аппарат. Мои люди взвинчены, они стали всего бояться! Нужны быстрые и решительные меры, а сил у нас явно не хватает.
— Карательный батальон прибывает сегодня вечером. Конечно, этого может быть недостаточно, но это уже кое-что, — произнёс Клингер сочувствующим тоном, в котором явно прослушивалось и презрение.
Возбуждённый Демель уловил только сочувствие, это подбодрило его, и он заговорил увереннее:
— Этого мало. В районе появилась партизанская бригада. Местный партизанский отряд особой опасности не представлял. А бригада — хорошо организованное воинское соединение, способное вести длительный бой. Кроме того, в городе оживились подпольщики.
— Как вы красиво говорите, — насмешливо глядя на Демеля, проворчал Клингер и провёл рукой по волосам, старательно зачёсанным поперёк обширной лысины. — Но при всём моём уважении к вашей службе и к вам лично я всё же не могу понять смысла этого разговора. Всё, о чём вы так хорошо рассказывали, я прекрасно знаю.
Демель вспыхнул — понял, что над ним издеваются. Он допустил элементарную ошибку: перешёл на доверительный тон прежде, чем это ему позволил собеседник, проявив таким образом слабость. Он сам дал повод для насмешек этой старой развалине, не сумевшей оценить его откровенности. Ну, хорошо!
— Всё это я говорил не забавы ради, — сдерживая ярость, вкрадчиво проговорил Демель, — а для того, чтобы вам в дальнейшем был яснее ход моих мыслей. Я думаю о вашей переводчице, — продолжал Демель.