Первомост
Шрифт:
Однако Воеводе снова вспомнились бесконечные княжьи наезды на мост, неожиданные и своевольные, вспомнилось и то, что было с ним самим и что до него здесь творилось, было ли оно или и вовсе не было, - все стояло перед ним будто во снах или видениях, князья надвигались на мост с обоих берегов Реки, наскакивали и налетали то с киевской стороны, то с черниговской, а Мостовик стоял как бы разодранный, как бы разделенный на части между двумя берегами, он принадлежал и одному берегу и другому, обреченный соединять несоединимое, примирять непримиримое, удерживаться меж двух огней и не гореть, стоять на водах и не тонуть. Имея мост, легко выходить сухим из воды, но живым из огня - это требовало от человека незаурядного умения.
Яростно состязались за Киевский стол чуть ли не со дня смерти Владимира Мономаха Мономаховичи и Ольговичи, и могло даже показаться, что спор этот родился между двумя княжескими гнездами с момента сооружения моста через Днепр. Ибо сколько стоял мост, столько же и дрались князья за Киев. Хватало бы одного только Мономаховича - Рюрика Ростиславовича, с его неистовостью и неверностью, а еще ведь прискакивал сюда и Роман Галицкий, и упорно по-воловьи двигался на Киев, не брезгая даже половецкой поддержкой, черниговский Всеволод Чермный, а юный Даниил Галицкий, идя на татар под Калку, разве же не сворачивал на мост, чтобы взглянуть на это подкиевское чудо, и разве не пугал Воеводу так же, как все его предшественники - князья более пожилые и почтенные, князья, властвовавшие много лет и скоропреходящие, родовитые и безродные, но все это были князья, и они присматривались не столько к мосту, сколько к Воеводе, и каждый раз возникали одни и те же вопросы. А кто ты такой? А по какому праву? А кто тебя поставил? А с каких пор?
Воеводе оставалось только одно: трись у стремени княжеского согбенно-угодливо и предупредительно, заботься, чтобы люди твои встречали князя, как пчелы матку, - и все равно не спасешься от придирок словесных, а слово княжье, как известно, все равно что и дело, даже хуже, потому что имеет в себе угрозу неосуществленную и, стало быть, неприятно двусмысленную для человека, который себя уважает. И как дом подпирается основанием, а мост - опорами крепкими, так и Воевода у моста мог подпереться не только людьми, не только посулами князей мимопроходящих и скоропреходящих, но и чем-то постоянным, неизменным, вечным. Могла это быть грамота от первых князей, и Мостовик имел какую-то грамоту, обретенную еще его предшественниками, но не умел прочесть ее, да и мало кто из князей мог это сделать, или же просто не хотели, или не имели времени, а только все докапывались: почему здесь стоишь, кто поставил?
Стрижак был бы человеком для подтверждения. Воевода с мрачной неторопливостью прикидывал, как следует одеть своего нового прислужника, какие облачения приготовить для него, какие меха и сукна для пущей важности, - и не без тайного удовольствия отмечал про себя, что на эти кости можно бы нацепить множество всякого добра. Нравились Воеводе и словесная развязность Стрижака, и его наглая самоуверенность. Проходимец и голодранец, зато, вишь, имеет что-то в башке и, видать, знает себе цену, ибо мелет языком уж и вовсе несуразности или же дерзости.
– Будешь иметь здесь все, - снова повторил Мостовик, уже открыто гневаясь и даже стремясь нагнать страху на Стрижака.
– А подтверждения?
– нахально вытаращился тот.
– Залог?
– Залог - слово мое. Воеводское.
– Что слово? Даже в святительских устах слово так и этак поворачивается. Евангелисты о господе нашем Иисусе Христе рассказывают - и каждый иначе. Христос один, а евангелий о нем четыре! И все не одинаковые!
– Лепо, лепо, - уже и не говорил, а словно бы проклекотал Воевода. Чего же ты хочешь?
– Свидетеля.
– Свидетеля?
– Ну да. Человека еще третьего, потому как ряд между двумя разве что-нибудь значит?
Воевода словно бы ждал такого требования от Стрижака. Не спеша поднялся с места, отодвинул стул, медленно выдавливая слова, произнес:
– Хочешь третьего - будешь иметь.
И неторопливо направился к той двери, за которой исчезал перед этим Шморгайлик.
Разумеется, воеводская гридница должна была быть святыней для всех прислужников, но Мостовик твердо знал, что Шморгайлик сидит за дверью и напряженно подсматривает за ними, ведь глаза у него такие, что разглядят все и сквозь доску.
И верно, Шморгайлик сидел и подслушивал, по своей паскудной привычке. Зачем? Сам не знал. Если обо всех остальных доносил Мостовику, то кому же должен был доносить на самого Воеводу? Но на всякий случай подслушивал и прослеживал каждый шаг Воеводы. Авось пригодится. Может, князь какой-нибудь набредет и начнет расспрашивать - вот и выложишь перед ним все собранное по крошечке. А может, так и до воеводства докарабкаешься? Ибо кто же знает, откуда и каким образом возникают воеводы?
Однако не этими мыслями был обуреваем Шморгайлик в течение всей затянувшейся беседы Мостовика со Стрижаком. Удивляло и злило его, что Воевода так цацкается с разговорчивым бродягой, боялся он, чтобы не взяли Стрижака, как недавно взяли Немого, в число приближенных воеводы, ведь чем больше таких сторонников да приспешников, тем удаленнее от Воеводы чувствует себя Шморгайлик. Его словно бы отодвигали, отстраняли все дальше и дальше. Самым же возмутительным во всем этом было то, что Воевода взаправду, видно, был очарован этим расстриженным обжорой и решил взять его к себе на службу. Что Воевода не в своем уме, Шморгайлику уже давно было известно. Однако чтобы до такой степени? Он сидел за дверью и не находил себе места, сгорал от злости и зависти.
Мостовик не знал всего, что происходит в душе Шморгайлика, зато ведал совершенно определенно: тот сидит за дверью и подслушивает. Поэтому даже обрадовался, когда услышал от Стрижака требование выставить свидетеля, мысленно восторгался от сознания того, какие две неожиданности одним махом учинит он для этих двоих: для Стрижака, который полоумно вытаращился на Воеводу, когда тот уверенно направился к двери, и для невидимого, но сущего за дверью Шморгайлика, отвратительного человечка, который способен был, наверное, подслушивать даже самого себя, если бы только был в состоянии это сделать.
Но неожиданность была приготовлена и для Мостовика.
Когда он изо всех сил толкнул вперед тяжелую дубовую дверь, от нее никто не отскочил, и не полетел кубарем, и не упал от внезапного удара. Правда, на некотором расстоянии от двери в воеводских сенях стоял человек, но это был не Шморгайлик, Шморгайликом и не пахло нигде.
За дверью стоял Немой.
Воевода понял, что Шморгайлик перехитрил его на этот раз, а может, и не перехитрил, а только оказался более проворным, потому что был куда моложе его.
– Вот тебе свидетель, - указал Стрижаку на Немого Воевода - так, словно бы все было приготовлено заранее.
– А слыхал ли он наш ряд?
– незамедлительно выразил сомнение Стрижак.
– Не люблю подслушиваний. Слышать не мог, потому как немой.
– Немой?
– почти весело воскликнул Стрижак, почти бегом приближаясь к Немому и всматриваясь в его мрачные глаза.
– Немой и есть.
– Хотел третьего между нами - получай. А каков он - не все ли едино?
Стрижак показал Немому палец, многозначительно ткнув им вверх. В хмурых глазах Немого промелькнула улыбка, Немой выставил против Стрижака два пальца, крепкие и твердые, как рожки.