Первые дерзания
Шрифт:
– Конечно, - буркнул Быков.
– Э-эээ... сказал тоже!
– вскипел Чердаков.
– Тут дело не обходилось без самообразования. Изобретатель из рабочих сам добывал себе недостающие знания. Бился, как рыба об лед. Это в дореволюционное время так было. А у нас теперь для каждого пути ко всем образованиям открыты! Изобретателем хочешь быть? Ученым? Исследователем? Учись, пожалуйста, по соответствующему курсу. А раз в ремесленное пришел - баста - квалифицированным рабочим будешь. Ну, может быть, рационализатором производства... "
Сейчас Шурка Пышной согласится
– Ремесленное училище, конечно, готовит квалифицированных рабочих, а не научных сотрудников, инженеров или, предположим, профессоров.
Шурик Пышной, полный и светловолосый мальчик, очень редко имел свое собственное мнение и быстро менял его в зависимости от обстоятельств.
– А по-моему, ребята, если у человека есть призвание быть изобретателем, выдумщиком новых машин, и твердость характера у него имеется, то он станет им независимо от того, где он учился и на кого учился, - пробасил Быков, подходя к окну.
– По-моему, самое главное - это сила внутри человека, та, что заставляет его бороться, добиваться своего. Какое, например, образование было у Ползунова, а он паровой двигатель изобрел. Так что образование, по-моему, дело наживное. Семен свое возьмет... Будет дальше учиться...
– Это верно. Семен может своего добиться, потому как...
– начал было Пышной, укладываясь в постель, но тут же добавил неуверенно: - Только как он дальше учиться будет? Ведь по окончании ремесленного ему в обязательном порядке придется работать на заводе четыре года?
– А работать и учиться разве нельзя?
– возмутился Быков.
– Сколько рабочих у нас ежегодно Сталинской премией награждают за изобретения! Да у нас ведь многие рабочие вечерами учатся!
Совсем рядом прокатился громовой удар. Задребезжало стекло.
– Во-оо! Силища какая! Это тебе не кошку натирать...
– провозгласил Чердаков.
– Ребята!
– начал Быков, выходя на середину комнаты.
– Может быть, Семену надо как-нибудь помочь выкрутиться из истории с изготовлением детали. Начудил он - это верно, но сделал он это не из-за хулиганства или от лени, а хотел показать свою выдумку!
– А пусть не показывает, что он умнее всех!
– с жаром отозвался Чердаков.
– Прославиться захотел! Пусть, мол, все знают, какой такой Семен Бурыкин у нас изобретатель!.. Самому инженеру Дуплову нос утер! Надо думать, что инженер ему указал, как следует себя вести.
Семен медленно поднялся на постели и медленно нашел глазами Чердакова. Чувствовалось, что он на что-то решился. Ребята притихли. Стал отчетливо слышен шум дождя и скрип ставни, раскачиваемой ветром.
– Вот и обиделся...
– нерешительно начал Чердаков.
– Неприятно стало, когда напомнили о том, как инженер его отчитывал.
– Слушай, Сережа, - начал Семен внезапно охрипшим голосом.
– Никому я не думал нос утереть. Я прошу тебя, когда говоришь об инженере Александре Андреевиче, таких слов, как "нос утер", применять вообще не смей... Слышишь!!!
– Может быть, ему расскажешь?
–
– Рассказывать не буду, а могу стукнуть. И крепко. Понятно?
– На тебя это непохоже. Никогда ты забиякой не был!
– Говорю, стукну, не сдержусь...
– Ну-ну...
– Вот тебе и ну...
– Тогда действительно "прославишься", - закончил Чердаков.
В комнате снова воцарилась тишина. Гроза стихала. Гром погромыхивал вдалеке. Семен некоторое время продолжал неподвижно сидеть, положив руки на колени и наклонив голову. Через некоторое время, натягивая одеяло, он заговорил уже миролюбивым тоном:
– Когда я решил немного видоизменить эту самую деталь, то, поверь, Сережа, не думал о славе. Это ты зря говоришь.
В коридоре послышались торопливые шаги. В дверях появился высокий широкоплечий юноша. На его широких скулах играл румянец.
– Почему не спите, ребята?
– полушепотом проговорил он, отряхивая свою насквозь промокшую фуражку.
– Няньки вам не хватает, что ли? Уложить некому?
– А ты, Кириллин, где так долго ходишь? Тебе сторож, может быть, нужен? в тон ему тоже шепотом спросил Чердаков.
– Тут дискуссия разгорелась насчет Семена, - сказал Шурик Пышной, зевая и дотягиваясь в постели.
– Так, так, - продолжал Кириллин все тем же полушепотом.
– С Семеном дело забавное. Семка! Ты спишь?
– Спит, спит, - ответил за Семена Быков.
– Сейчас его, Степа, трогать не нужно. Он немного не в духе. Завтра утром поговорим.
– Тут дело сложное...
– продолжал Кириллин еще тише.
– Ведь мы все Семена знаем прекрасно. Дисциплинированный. Требовательный к себе. И вдруг такое... Надо будет разобраться как следует. Зря в обиду, конечно, не дадим. Выручим...
– А как его выручишь, когда он считает себя изобретателем не хуже Дуплова?
– прошептал Чердаков, будто бы он верил, что Семен спит и не слышит происходящего разговора.
– Выслушаем объяснение... Обсудим...
– пробубнил Кириллин, с трудом стягивая отсыревшую от дождя рубашку.
– Вообще, ребята, нам нельзя забывать, что Семен не с последнего года обучения, как мы с вами. Как бы он нас не подвел с этой самой деталью, на которую теперь все обращают особое внимание. Согласны? Нам придется проследить за этим делом. Ну, а если надо будет помочь? Согласны? В сущности работы всего на два часа, не больше!
– Это, конечно...
– со вздохом согласился Чердаков.
– Как бы Семен опять не начудил. От такого изобретателя всего можно ожидать. Разве вот что сделать?.. Я еще подумаю, конечно...
Ребята начали укладываться.
– Спать, спать...
– прошептал Кириллин, направляясь босиком к выключателю, чтобы погасить свет.
Как только комната погрузилась в темноту, Семен открыл глаза. Наконец-то он может сам обо всем подумать. Мальчик любил этот момент, когда гасла яркая лампа, висевшая под самым потолком, и в комнате оставался только сумеречный свет от окон, через которые проникали лучи уличных фонарей. Удивительно хорошо мечталось в этой обстановке!