Первые шаги по Тропе: Злой Котел
Шрифт:
– На двоих сразу я не разорвусь, – отмахнулась Фера. – Пусть тенетники сами о себе позаботятся. Мне они в прошлый раз что-то не понравились.
– Кто же тебе это посоветовал? Неужели предшественник?
– Нет, своим умом дошла… А теперь послушай меня. Ты проник в чужой дом, ешь чужую пищу и еще смеешь оговаривать хозяйку! Тварь неблагодарная! Когда Вредоносцы заявятся навестить меня, я велю, чтобы они вырвали твой гадкий язык. Если мой приют тебе не по нраву – проваливай прочь. Плакать не буду.
– Этот дом не твой, – молвил я веско. – Ты завладела им, сжив со света прежнего хозяина. Уверен,
Наступившая за столом зловещая тишина могла вылиться во что угодно, вплоть до покушения на мою жизнь (Фера ни на секунду не расставалась с длинным кухонным ножом), однако вопреки ожиданиям все закончилось благополучно.
Фера вдруг расчувствовалась, пустила слезу и стала оправдываться. Получалось это у нее, надо признать, весьма правдоподобно и очень трогательно.
– Разве я нарочно напросилась сюда? Меня силой заставили! А теперь уже никуда не денешься. Вредоносцы поверили в меня. Отказываться поздно. Буду стараться изо всех сил, может, и справлюсь. Если хочешь, оставайся, будешь за главного.
– Я бы с удовольствием, да других забот по горло. Мне на одном месте сидеть никак нельзя.
– Побудь хоть немножко! – взмолилась она – Я извелась от одиночества.
– Немного побуду, так и быть, – сказал я, памятуя не только о яйце, требующем сейчас заботы и покоя, но и о нуждах собственной плоти. – Вот только чуток отдохну, а ты пока поищи стариковские сети.
За время моего отсутствия перемен в состоянии яйца не произошло – оно продолжало исходить сукровицей и пухнуть. Так называемое интересное положение затягивалось сверх всякой меры, и оставалось только уповать на известную поговорку, согласно которой быстро родятся лишь кошки да тараканы.
Затем, как и положено мужчине, я отправился на поиски пропитания. Сетей в доме оказалось предостаточно, и все отличного качества, хоть на кашалота их ставь, но я выбрал самый маленький бреденек.
Забрасывая его против течения прямо с берега, я за час добыл дюжину усатых жирных рыбин, чем-то похожих на наших налимов.
Потом я не поленился навестить ближайший лесок, где набрал орехов, ягод и дикого лука.
Обед я тоже приготовил самостоятельно, используя собственную фантазию и кое-какой кулинарный опыт, полученный недавно на тюремной кухне. Украшением стола должна была стать фаршированная рыба в кисло-сладком соусе и салат «Дары реки», где компанию рачкам составили местные устрицы, предварительно освобожденные от раковин, и свежепосоленная икра.
Фера вела себя, как примерная девочка, – все нахваливала, но ела умеренно и постоянно бросала на меня томные, многозначительные взгляды.
– Ты так много сделал для меня, – с чувством произнесла она. – Давай сегодня побудем вместе подольше. Только не подумай, что я хочу тебя задобрить… Просто я устала во всем полагаться на собственные силы. Так хочется опереться на чье-нибудь надежное плечо! Забудем прошлые обиды. Обешаю, что впредь во всем буду слушаться тебя.
– Недавно ты говорила совсем иначе.
– Иногда на меня находит. Ты уж прости. Сам знаешь, что одиночество даром не проходит. Когда на старика нападала тоска, он вдребезги упивался вином. Теперь я его понимаю. – А не осталось ли после него немного вина? – оживился я. – По-моему, еще должно что-то быть. – Ну так неси! Рыба без вина отрава, как говорят французы. – Кто говорит? – переспросила Фера. – Одни очень хорошие люди, всем другим кушаньям предпочитающие лягушачьи лапки и вот таких тварей, – кончиком ножа я поддел одну из устриц. Фера отсутствовала довольно долго – по ее словам, переливала вино из бочки в кувшин. Судя по цвету и запаху, лучшее время этого напитка уже миновало, но главное свое свойство – туманить сознание – он еще сохранил.
Лишь опустошив почти весь кувшин, я заметил, что Фера не пьет. Свое поведение, весьма странное, с моей точки зрения, она мотивировала тем, что после смерти старика предпочитает воздерживаться от вина.
– Да и тебе не стоит чересчур увлекаться, – добавила она. – По-моему, у нас были на сегодня совсем иные планы.
– И то верно, – отодвинув кувшин, согласился я. – Потянуло от избытка чувств… Лучше продолжим то, на чем мы остановились во время последнего свидания в Ясмене. Помнишь?
– А как же, – она встала из?за стола. – Но сначала тебе не помешает немного побыть на воздухе.
– Ты заменишь мне и воздух, и вино, и все на свете! – я попытался обнять Феру за талию.
– Нет, нет! – она легонько толкнула меня в спину. – Освежись.
Но на воздухе меня почему-то разобрало еще больше. Предметы, к которым я тянулся, предательски ускользали из моих рук, а земля старалась вывернуться из-под ног. Пришлось ухватиться за столбик, подпиравший навес над крыльцом.
Монотонно шумела река, и каждая ее волна отражала блик света. От развешанной для просушки сети пахло водорослями и рыбьей чешуей. Под крышей покосившейся халупы птицы вили гнезда. Для полноты счастья не хватало только разбитого корыта и золотой рыбки.
– Нравится мне здесь, – пробормотал я. – Так бы, кажется, и остался навечно.
– В чем же дело? – усмехнулась Фера, следовавшая за мной по пятам. – Оставайся.
– Навечно?
– Сколько протянешь?
– Ну если ты просишь…
– Даже настаиваю!
От сильного, а главное внезапного, толчка я не удержался на ногах и угодил прямиком в сеть. Не знаю почему, но мне это показалось весьма забавным.
– Опять! Проклятые сети преследуют меня повсюду. Куда ни сунусь – везде они. Прямо наваждение какое-то… Возможно, в другой жизни мне предстоит стать рыбой… Помоги встать, – я протянул ей руку.
Глядя на меня с нескрываемой насмешкой, Фера отрицательно покачала головой и взялась за старое деревянное весло, стоявшее подле стены.
– Эй, что ты делаешь? – тупо удивился я.
– Хочу тебе прическу поправить.
Удар Фера наносила не по-бабьи – неловко и с оглядкой, – а резко и точно, словно опытный палач…
Странные видения навешают иногда человека, сначала опившегося вином, в которое явно была подмешана какая-то дурь, а потом получившего по черепу.
В ореоле потустороннего сияния явилась не виновница моего нынешнего позора (бывшая прежде предметом плотских вожделений), как это следовало ожидать, а малознакомая дама, наружность которой невольно побуждала снять шапку или даже стать на колени.