Первые

Миров А. Я.

Не роняя слов, исключительно восклицания, толпа двинулась обратно в гостеприимный дом. Воодушевлённый представлением собственных денег Игорь с трудом сохранял вертикаль. К концу шоу, так уж получилось, он сумел заметить, что его супруга отсутствует. Немедленно огорчился. Как же так?! Он же всё это для неё! А она? Да как всегда! Она и на их свадьбе, в платье, равном по стоимости жилью дальнего Подмосковья, с чуть уступающей в цене золотой диадемой, на фоне безумной россыпи живых цветов мироточила раздражением. И ведь тогда всё тоже было из-за неё. Начиная

с самой свадьбы.

– Странно, – недоумевал Игорь, – очень странно затевать мероприятие, чтобы потом приходить от него в бешенство. Может, это и есть цель? Тогда вдвойне странно, – мутные размышления сочились сквозь вялое сознание. – Она странная. Как эти Первые. Первые, которые никогда не приходят первыми. Но их всё ждут. Все-все. Как Первых. Они странные, – он смотрел на Дамира и Еву, целующихся украдкой, словно в разговоре абсолютно случайно соприкасались губами. – Странные. Вообще все странные, – перевёл ленивый взгляд на каждых и всяких. – Но это же хорошо? – остановился около спящей клумбы.

– Гарольд Васильевич, – крикнул бизнесмен второго эшелона, – туалет дальше!

Смех, быстро упавший до ржания. Игорь не возражал. Игорь сам веселился. Так и не ответил себе на вопрос. Забыл. Хорошее – спутник склероза. Игорь взял в спутники того бизнесмена. Оказалось, вместе шагать подлинно веселее.

Ночь вернулась во двор. Ветер осмелел. Он снова вытащил наружу срамную штору, чью лавандовую суть доедал мрак. Гарольд Васильевич ещё больше поднялся настроением. Вызывающе загоготал и безжалостно ткнул на оконную бедолагу. Гости, узрев причину буйного помешательства, пришли в оное. А ветер, точно соображать научен, развлекался с безвольной тканью сильнее прежнего. Толпа подбадривала. Охочее всех сам хозяин. Столько единодушия вселенная не смогла игнорировать. Карниз сбрыкнул с честного слова, на котором держался последние лета, штора прониклась свободой, но вместо того, чтобы пасть ниц к плинтусу, пропитанная издевательствами, вылетела прочь.

Молчание выкатилось во двор, словно живот, получивший от корсета вольную: безапелляционно, внезапно и обескураживающе. Немота поразила каждого, всякую, стих и Гарольд Васильевич. Проводив штору ошалевшими глазами, он выдал, благо рот уже был открыт:

– Видели? Видели? – не унимался Игорь, при этом быстро вышвыривал слова, точно отрывал от предложения куски, пока и это не запретили. – Нет, вы видели?! Как будто душа взмыла в рай!

– Слушай, а он тоже из ваших, – шепнула Ева.

– Из мужчин? – якобы с неимоверным интересом уточнил Дамир.

– Из писателей. Среди писателей же водятся мужчины?

– Ты знаешь, – он пот"eр щетинистый подбородок, – вообще должны бы быть, но вот сказать, что я прям ручаюсь, не рискну.

– Значит, ты сегодня без шампанского.

– Значит, буду пить тебя.

– Обалдеть! – Гарольд Васильевич продолжал таращиться в небо.

– Реально, душа, – подтвердил очевидец второго эшелона.

– Разве души лиловые? – включилась всякая, что свою с удовольствием обменяла на место рядом с этим каждым.

– Не,

белые, – заявил тот.

– Откуда ты знаешь? – возмутилась ещё одна.

– В фильме видел.

– Полагаю, в документальном, – еле слышно вздохнул Дамир.

– Ну у нас других и не снимают, – в такт подтвердила Ева. – Что не кино, то правда жизни.

– Да что ты такое говоришь?! – вскинулась чья-то жена. – В каком ещё фильме тебе души показывали? Мультипликационном?

Нерешительные смешки разбрелись по двору.

– А вдруг души действительно лиловые? – предположила известная любовница. – Как штора?!

– Ну, во-первых, это цвет называется лаванда. Он два года назад был в диком тренде, – начала немолодая дива, что любила громко называть себя self-made woman. – Во-вторых, души нет. Это понятие придумали романтики, типа Первого.

– Благодарю, – Дамир торжественно склонил голову. – Только отчего же вы, Фариза, свою бездуховность моим романтизмом прикрывать изволили?

Смех вновь посетил двор, уже более уверено.

– Прекрасный ответ. Не забудьте вставить его в вашу книгу, – посоветовала self-made.

– Обязательно. В ту, что была два года назад… в диком тренде?!

Гости окончательно развеселились. Стадия от за здравие до за упокой пройдена. Впору начинать сначала.

– Народ, вы меня, конечно, извините, – проснулся Игорь, – но я на вас сэкономил. Второй серии не будет!

– Жадина, – захихикала всякая.

– Не, я не жадный, – заплетался языком хозяин, – я продуманный!

– Да не то слово, – слишком яро закивала Фариза. – Кстати, через неделю всех жду у себя. Обещаю не экономить. И учтите, будет пресса! Так что до их ухода воздержимся от… безудержного веселья. Вас, Первый, это тоже касается!

– Само собой, – Дамир смотрел на неё, чуть щурясь, – я ведь славюсь своим безудержьем.

– Я имела ввиду, что вы тоже обязаны быть. Потому что славитесь. Малоизвестных не приглашаю. Они мне неинтересны.

– А вы им?

– Малоизвестным-то?

– Много… многоизвестным.

– Прохладно, – захныкала всякая.

– Так пойдёмте, – опомнился Игорь. – Айда греться!

Гости задорно потрусили к дому. Кто-то снова хохотнул, обозрев стерпевшее надругательство окно. Жертвы часто смешны. Только это смех защитный. От истеричной радости, что под каток несчастья угодил кто-то другой. Не злорадство, именно радость – он прошёл мимо, он не заметил. София бы сказала, что счастлива.

– Соня! Сонечка!

Обращаясь к жене подобным образом, ещё и прилюдно, Гарольд Васильевич, безусловно, ходил по острию ножа. Но ему прям вот хотелось. Пусть она будет орать. Не сейчас, конечно, когда все свалят. Пусть. А он возьмёт и в ответ её поцелует. Сильно. Сильно целуют? Он поцелует! Он в себе уверен. Какая-то необыкновенная ночь. И штора улетела лавандовой душой.

– Маски сброшены, – пришло ему на ум.

Сейчас он тоже сбросит. Пиджак. Брюки. Всё сбросит. Не мгновенно. Как только все уйдут, он сразу же! Пусть все уйдут.