Первый человек в Риме. Том 2

Маккалоу Колин

– Если граждане не могут накормить своих детей, что говорить о бывших рабах? – восклицали вольноотпущенники, тоже образовавшие свою гильдию.

– Если люди должны тратить деньги на еду, они не могут платить ренту! – подключалась гильдия землевладельцев.

– Если люди так голодны, что начали грабить лавки, то что будет с нами? – испуганно стонали торговцы.

Дело было уже не в голодной смерти тысячи-другой бедняков; голод сказался почти на всех отраслях. Однако Сенат не мог собраться, боясь толпы. Поэтому право решать перешло к Сатурнину. А тот исходил из ложной предпосылки, – будто зерно, которое можно купить, существует. Он и впрямь так думал, полагая, что голод спровоцирован сговорившимися политиками и

крупными землевладельцами.

Форум смотрел ему в рот. Увы, своими страстными речами Сатурин не только добивался абсолютного внимания, но и сам начинал верить каждому своему слову. Тем более, что выражение лиц в толпе, говорило ему: ты можешь сделаться новым властителем Рима. Действительно, что значит консульство? Что значит Сенат, когда есть такая вот толпа, готовая разнести все на своем пути? Когда все козыри в игре выложены и наступает решительный момент, – только она, толпа, представляет собой реальную силу.

Консульство? Сенат? Пустой звук! В Риме не было армии; самый ближайший рекрутский лагерь находился в Капуе. Прежде консулы и Сенат пользовались влиянием и без поддержки армии. Но сейчас здесь, на Форуме, собралась истинная сила и был человек, способный ею управлять. Разве нужно быть консулом, чтобы стать Первым в Риме? Вовсе нет! Понимал ли это некогда Гай Гракх?

"Я!" – думал Сатурнин, вглядываясь в толпу, – "Я буду Первым Человеком Рима! И не как консул. А как трибун плебса! Истинная сила – в руках плебейских трибунов, а не консулов. И если Гай Марий смог продержаться на месте консула и увековечить этим себя, то что помешает мне, Луцию Аппулею Сатурнину, пожизненно оставаться плебейским трибуном?"

Сатурнин выбрал день, чтобы провести через собрание свой законопроект, потому что понимал: Сенат неизбежно воспротивится. Поэтому нужно, чтобы в этот день на Форуме не оказалось огромной толпы; иначе Сенат обвинил бы собрание в беспорядках и объявил закон недействительным. Он еще не простил Марию предательства, а себе – оплошности со вторым земельным законом; то, что закон еще оставался в силе, было его заслугой, а не Гая Мария. Это превращало его, и только его, в благодетеля ветеранов армии.

В ноябре не так много благоприятных дней для собрания. Однако Сатурнину повезло – умер богатый всадник, и его сыновья устроили гладиаторские бои в честь отца, и весь город собрался на игрища, которые проводились в цирке Фламиния, – это отвлекло внимание толпы от Форума и предоставило долгожданную возможность провести собрание.

Планы Сатурнина нарушил Сципион-младший. Уже было созвано Плебейское собрание; все предзнаменования оказались удачными; на Форуме оставались только завсегдатаи; другие трибуны плебса занимались очередностью голосования; сам Сатурнин стоял на ростре, принимая депутации триб, голосовавших так, как он хотел.

Из-за того, что Сенат прекратил свою деятельность в это время, Сатурнину и в голову не пришло, что кто-нибудь из сенаторов может заинтересоваться событиями на Форуме – за исключением девяти послушных ему трибунов. Однако кое-кто из сенаторов презирал трусливое поведение остальных так же, как и Луций Аппулей Сатурнин. Они были молоды, у них сложились дружеские отношения с некоторыми сыновьями сенаторов и богатых всадников, еще слишком юными, чтобы войти в Сенат или занять высокую должность при отцах. Объединившись в компанию под предводительством Сципиона-младшего и Метелла Поросенка, они болтались без дела, время от времени затевая нетрезвые перебранки.

Вскоре они избрали себе своего рода идола, восхищавшего многим своими достоинствами молодых людей – отвагой, дерзостью, хладнокровием, искусством говорить и обращаться с женщинами, остроумием. Кумиром этим оказался Луций Корнелий Сулла.

Пока Марий отлеживался к Кумее, Сулла решил завоевать Рим – да таким способом, который и в голову не пришел бы, скажем, тому же Публию Рутилию Руфу.

Причины, побудившие его к этому, лежали не только в его привязанности к Марию. После разговора с Аврелией он обдумал свое будущее в Сенате и решил, в конце концов, что она права: как и Марий, он мог еще, пусть запоздало, войти в силу. Но тогда ему нет расчета искать дружбы и покровительства сенаторов более старших. Ведь к тому времени старики уже отойдут от дел! Куда полезней могут быть их сыновья. Он присмотрелся к тем, кто податлив, не слишком умен, очень богат, принадлежит к знатным семьям и настолько уверен в себе, что открыт для тонкой лести. Первыми в списке оказались Сципион-младший и Метелл Поросенок; Сципион – потому что не блистал умом, но имел доступ к круг Марка Ливия Друза / куда Суллу и близко не подпускали /, а Метелл – по причине того, что вхож в круг стариков. Никто лучше Суллы не знал, как завоевать молодого человека – и не только в сексуальном плане – и поэтому очень скоро он свел с ними дружбу, обращаясь с окружающей его компанией слегка насмешливо, но так, что они не теряли надежды и на более серьезное и уважительное отношение с его стороны. Они уже не были мальчиками; старший из них – всего на семь-восемь лет моложе самого Суллы, младший – на пятнадцать или шестнадцать. Вполне зрелые, чтобы считать себя уже сложившимися личностями, но слишком еще юные, чтобы противостоять влиянию Суллы. Так могло сформироваться будущее ядро Сената, на которое со временем мог опереться человек, собравшийся стать консулом.

В тот момент Суллу и заинтересовало поведение Сатурнина, за которым он наблюдал с того времени, когда на Форуме стали собираться первые толпы, а люди в тогах начали опасаться выходить на улицы. Суллу мало волновало, будет или не будет принят lex Appuleia frumentaria.

"Что нужно этому человеку?", – размышлял Сулла. – "Показать, что он не удовлетворен положением вещей?"

Когда около пятидесяти молодых повес собрались у Метелла Поросенка в ночь накануне Плебейского собрания, Сулла возлежал в их кругу, прислушиваясь к разговору с легкой улыбкой на губах; вдруг к нему обратился Сципион-младший и потребовал: пусть Сулла посоветует, чем им заняться.

Сулла выглядел великолепно: красно-золотая шапка волос казалась застывшим морем огненных волн, белоснежная кожа отливала перламутром, четко выделялась линия бровей и темные густые ресницы /если бы они знали, что он подводит их стибиумом – то-то были бы разочарованы!/, глаза блестели, как у мартовского кота.

– Мне кажется, что вы слишком возбуждены и теряете рассудок, – ответил он.

– О, нет! – воскликнул Метелл. – Просто не знаем, что выбрать.

– А как насчет маленького разбоя?

– Ну-у… Если ради защиты прав Сената решать, как поступить с деньгами казны Рима…

– Сейчас как раз тот случай. Народ не согласен с этим правом. Народ создает законы – мы не протестуем. Но право распределять деньги на выполнение решений народа – привилегия Сената. Если мы упустим ее – у нас не останется ничего. Деньги – единственный способ сделать законы Народа бессильными, если мы не согласны с ними. Как поступили когда-то с законом о зерне, придуманном Гаем Гракхом.

– Мы не позволили Сенату голосовать за то, чтобы выдать деньги, если этот закон пройдет, – речь Поросенка звучала плавно – в кругу друзей он никогда не заикался.

– Конечно. Этого нельзя допустить. Надо показать Луцию Аппулею нашу силу.

Большинство населения Рима собралось в цирке Фламиния; так что Плебейское собрание проходило без толкотни, по всем правилам. Тут Сципион-младший и привел на Форум сотни две своих сторонников. Вооруженные дубинками и колами, его спутники замерли в боевых позах, которые выдавали в них бывших гладиаторов. Все пятьдесят друзей, задумавших это в доме Метелла, стояли впереди; возглавлял всю колонну Сципион. Луция Корнелия Суллы, среди них, однако, не было.