Первый дневник сновидений
Шрифт:
Во сне я постаралась держаться как можно дальше от коридора. С того вечера, когда мы побывали на «Гамлете», меня преследовали театральные кошмары, в которых Флоранс играла Офелию. Но на этот раз, будучи уверенной, что в мои сны никто не заглянет, я выспалась очень хорошо.
Грейсон вернулся со своего матча не слишком поздно, и настроение у него было преотличное. Флоранс убежала на встречу организационного комитета, а мама с Эрнестом отправились выгуливать Кнопку. Мы с Лотти и Мией воспользовались Кнопкиным отсутствием и постарались подружиться с рыжим
Последовав примеру миссис Димблби, мы подкупили его кусочками мяса и очень обрадовались, когда он дал себя погладить, урча при этом так громко, что казалось, весь диван ходит ходуном.
Мия радостно посмотрела на Грейсона.
— Спот нас полюбил, — гордо сказала она.
— Да он всех любит, даже мою бабушку, — небрежно ответил Грейсон, выходя из гостиной. Я последовала за ним в кухню.
— Ну как, выиграли?
— Да, конечно, — Грейсон взял бутылку воды, открутил крышку и без остановки выпил всё до последней капли. — Сто четыре на шестьдесят два. Мы их просто разгромили.
— Ах да, я совсем забыла, что теперь вы выигрываете каждую игру, потому что заключили договор с демоном. Как удобно, — заметила я, наблюдая, как вода уходит в Грейсона. Просто настоящий верблюд, только без горба.
— Ф-фух, ты передумала, — выдохнул он с облегчением.
— Вовсе нет. Я просто не знаю, что мне надеть.
— Что? — Грейсон удивлённо хмыкнул. — Просто будь в том же, что на тебе сейчас. Выглядит просто отлично.
— Надеюсь, ты шутишь.
Я оглядела свою грязную домашнюю одежду. Футболка с надписью «Испугайся и позвони маме» была как минимум на один размер меньше, чем нужно.
— Какая разница, что ты наденешь, — отмахнулся Грейсон. — Я хотел сказать, с каких это пор ты стала такой девчонкой? Шмотки сейчас действительно самая меньшая из наших проблем.
Тут уж он был прав. Но я потратила довольно много времени на подготовку к этому вечеру. Если уж мне предстоит свидание с демоном, я бы хотела выглядеть привлекательно. Не говоря уже о других присутствующих, ради которых я тоже не прочь немного прихорошиться.
Главная хитрость заключалась в том, что никто не должен догадаться, как я старалась.
Вместо очков я вставила контактные линзы. Поэтому помаду тут же стёрла. Слишком явно. Пусть этот Генри себе не воображает.
День близился к вечеру, и я нервничала всё больше и больше, сама не понимая, в чём причина моего беспокойства. В Генри? Или в том, что я наконец смогу получить ответы на все свои вопросы?
В половине восьмого «мерседес» Эрнеста припарковался перед милым двухэтажным домиком на Пильгримс Лейн, и я с удивлением отметила, что какая-то часть меня даже радовалась предстоящему вечеру. Наверное, это была самая сумасшедшая моя часть.
Глава двадцать третья
Книга выглядела вовсе не такой старой, какой я её себе представляла, и совсем не была толстой. Она оказалась всего лишь черновиком с неровными краями и выгоревшими страницами.
Кто бы ни был этим умником, который выдал указания по освобождению демона из подземного мира, жил он вовсе не в мрачном Средневековье, а намного позднее.
Возможно, записал он это даже шариковой ручкой, но сейчас, при свете свечей, сказать наверняка было трудно. Печать, которая скрепляла последние страницы книги, напротив, выглядела очень старой и драгоценной. Она была красной, словно кровь, как и положено. Такими же кроваво-красными были и остальные сломанные печати, которые остались висеть на страницах.
— Это перепечатка семидесятых годов, — объяснил Артур, будто прочитав мои мысли.
— Ага, — ответила я. — И она вот так просто стояла у Анабель на книжной полке?
— Конечно нет, — возразил Артур. — Анабель нашла её в старом письменном столе, это была часть семейного наследства.
— Конечно, — хмыкнула я.
Да, в старом письменном столе, как же иначе. Наверное, в каком-нибудь потайном ящичке, рядом с волшебным кольцом и письмом от Санта-Клауса.
— Ну что, ты придумала, какое желание загадаешь, Лив?
О да, заветное желание! Должна признаться, эта часть действа казалась мне наиболее заковыристой. Все последние дни я старалась вытеснить из своих мыслей историю с желанием Грейсона и болезнью Хантингтона. Но каждый раз, когда я его видела, мне снова вспоминались эти слова и у меня опять выступала гусиная кожа. Пусть даже всему есть совершенно ясное и логичное обоснование и можно просчитать процент вероятности, но я никак не могла…
— Лив, ну как?
Я поспешно кивнула.
— Да, я знаю, какое желание загадать.
Генри, как всегда, прислонился спиной к книжному шкафу и скрестил руки на груди. Мама Джаспера, очевидно, любила бульварные любовные романы, потому что прямо возле головы Генри я с раздражением обнаружила названия «Поцелуй меня, бунтарь!» и «Дай мне умереть в твоих сильных объятиях». Лучше уж вообще не смотреть в ту сторону.
Гостиная Грантов была обставлена с отличным вкусом (если не считать книг), во всяком случае, если представить, как выглядели бы ковры и мебель, будь они на своих местах. Сейчас всё было сдвинуто в сторону, чтобы кто-то — может, Артур? — смог нарисовать на тёмном деревянном полу огромную пентаграмму.
Её обрамляли загадочные затейливо изогнутые знаки — мне они казались совершенно незнакомыми. Комнату освещали свечи, которые стояли и на комодах, и на буфете, и на подоконниках. Я бы в жизни не поставила горящую свечу так близко к занавескам.
Джаспер и Грейсон как раз зажигали новые свечи и расставляли их на столе. Но никакого мрачного настроения этот огонь не создавал. Возможно, дело было во множестве фотографий, на которых Джаспер и его старший брат изображались ещё совсем малышами. Вот это да, они были настоящими пупсами…