Первый Долг Родине
Шрифт:
Осмотра Осмотра
1
2
3
Но все усилия были тщетны. Можно бить, не оставляя синяков. Это никому не секрет. В полку собралось настоящее отребье, некоторые, с помощью службы в ВС РФ, избегали тюрьмы, у кого-то родители алкоголики, для кого-то просто было развлечение. В столовой успевали поесть только старослужащие. "Слоны" же только успевали присесть за стол, как сержанты подавали команду: "радиоцентр, закончить приём пищи". Приходилось заканчивать и недоеденные остатки пищи нести на мойку. На вечерних прогулках старослужащие заставляли "духов" и "слонов", которые были в небольшом количестве, петь строевую песню и маршировать строевым шагом за весь полк. Это была ежедневная процедура. Пока таким образом мы топтали плац, оглашая окрестности надрывающими голосами, старослужащие покуривали, забрасывая плац окурками, которые на следующее утро перед разводом нам же приходилось убирать. Тех, кто плохо маршировал или пел не достаточно громко песню, заставляли отжиматься или били, по возможности не оставляя синяков. То же самое и на зарядке, которую делали опять же "слоны" и "духи". Вся остальная служба заключалась в уборке мусора на территории полка, военного городка и гражданской части города, который солдаты окрестили как "Зерногрязь" за круглогодичное обилие грязи вокруг. Поэтому перед казармой стояла ёмкость с водой для отмывания сапог. Они то должны быть всегда чистыми. Но это невозможно!
Элитой полка являлся взвод МТО (материально-технического обеспечения) выделяющийся из всего этого гадюшника своей условной независимостью. Командир взвода поставил службу так, что все его военнослужащие были при деле. Они постоянно ремонтировали военную технику в связи, с чем жили своей жизнью, редко отвлекаясь на неразумные задачи, поставленные перед полком. Чем не элитное подразделение? Сколько не боролся командир батальона с этой "независимостью", взвод МТО благодаря своему командиру оставался самим собой. Именно поэтому срочники давно уволенные в запас не забывают их и ежегодно радуют телефонными поздравлениями, а то и лично посещают места былой службы.
С новым гадом!
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Празднование нового года.
Так в постоянно нависающей меланхолии своим чередом продолжалась военная служба. Зиму то и дело лихорадило, не успевали выпасть снег, а морозы скрыть грязь, как снова всё таяло, обрушивая на окрестности, уйму грязи, слякоти и воды. Отвратительные серые пейзажи заполняли и без того унылую службу. Но время шло, приближался новогодний праздник, сменяя старый 1998 год на новый 1999 который не предвещает ничего хорошего. Грязь так и не замёрзла, снова потеплело, и эта серо-чёрная мерзость поглотила собой все дороги. В результате ставшие за восемь месяцев дряблыми, сапоги, часто приходилось мыть, от чего те становились ещё хуже. Замполит пытался создать праздничное настроение военнослужащим, но это было ему не под силу. Надо отдать должное старому майору благодаря нему я хоть как-то оживал, играя на праздниках на гитаре. Но это ещё было впереди. На новый год я не попал в наряд о чем, конечно же, жалел. Там бы хоть уединился, не видя эти враждебные лица, спокойно наблюдая звёздное небо, если бы конечно кто-нибудь из старослужащих не озадачил бы поиском подарка к празднику среди ночи. Настроение было паршивое, я замкнулся в себе и не хотел мириться со всем происходящим. Даже Лёха пытаясь подбодрить, не мог расшевелить меня. Да и он был не в восторге от всего происходящего. Зато по телефону, под присмотром дежурного по полку мы вяло успокаивали родных, каким то чудом звонивших в расположение полка. Мол, всё нормально, беспокоиться не о чем, здесь курорт посреди зимы. При общении с Алексеем я пытался скривить улыбку, но она получалось неестественной. В отличие от меня Лёха держался немного увереннее. Он относился к этому всему попроще. Я же принимал всё близко к сердцу. Глядя на эти лица, я приходил в бешенство, и от безысходности становилось ещё хуже. Этот праздник мне напоминал бал у сатаны. Благо замполит контролировал ситуацию, пожертвовав семьёй, следил за порядком в подразделении, неся празднично-суточный наряд. Именно поэтому старослужащие не напились самогонки.
Вечером 31 декабря 1998 года в казарме был банкет. Варёная сгущёнка, печенье, чай украшали накрытый армейский общий стол. Праздничный концерт поп музыки по телевизору и отбой позже на час. Ужас, переводя взгляд с телевизора на сослуживцев и обратно, я проклинал старый новый год, а вместе с ним и новый год. В казарме стоял гул от играющей музыки общающихся между собой солдат и шныряющих взад вперёд "слонов" озадаченных старослужащими на подарки. Они же восседая возле телевизора на лучших местах, раскинувшись на стульях как в кресле, использовали молодёжь вместо пульта для переключения программ, пиная их ногами и обзывая тормозами в моменты отсутствия замполита. Я же молча сидел на своём месте и с ненавистью наблюдал за радостно улыбающимися сослуживцами, фотографирующимися на дряхлую "мыльницу". Фотовспышка временно слепила им глаза, а я молил о божьей каре, что бы та снизошла на них с небес. Но он почему-то медлил. Так есть же бог на белом свете, о котором так много написано и построено столько церквей и храмов? Хорошо, что меня в тот вечер особо никто не доставал, это было праздничным подарком. Дождавшись с нетерпением вечерней поверки не живым голосом отозвавшись на свою фамилию моё тело, поспешило к кровати с одним лишь желанием - проснуться дома. Праздник закончился, а сны понесли истерзанную душу по своим сказочным просторам прямо домой к свободной беззаботной жизни, красивым девушкам и музыке.
Пусть потешаются враги, смеются
И радуются мнимой им победе.
Пока им лучшее всё достаётся,
Но грянет гром, рождённый в гневе...
ГЛАВА ТРЕНАДЦАТАЯ
На гране срыва.
Зима вне дома то же была другая. Каждый день полк преодолевал несколько километров от казармы до автопарка, где проводился развод. В лица постоянно дул ледяной, сырой нескончаемый ветер. Промёрзшие ноги скользили солдатскими сапогами на всём протяжении пути. Сержант, возмущаясь и оскорбляя младший призыв, командовал идти в ногу, что было практически невозможно. Сапоги скользили по льду, причиняя боль мышцам от резких движений. На старослужащих срочников данная команда не распространялась. Сквозь узкие щели глаз проникал красный свет восходящего солнца, освещая военный аэродром, расположившийся в степи. Ветер продувал бушлаты неприятно пробираясь за шиворот вместе со снегом поднятым с промёрзшей, почти голой земли. После развода до обеда согреться было невозможно. Младший призыв трудился на улице. Боевыми задачами были: мытьё военной техники снаружи, уборка территории от мусора. Из старшего призыва срочники так же посылались на такого рода задания, но естественно никто из них не работал. Изменить данный порядок не возможно.
Ночью в нарядах, для того чтобы согреться, я падал на промёрзшую землю и отжимался, после чего прыгал и снова отжимался. Каждый наряд по автопарку старослужащие посылали "слонов" на пекарню за хлебом. Она находилась километрах в трёх за пределами автопарка, за железной дорогой. За двадцать минут необходимо было незаметно вернуться назад с хлебом и доложить дежурному об обстановке. При этом так же незаметно передать старослужащим хлеб отдыхающим в той же бытовке, где находиться дежурный по автопарку. Хорошо хоть согреешься и утолишь ненадолго голод, заныкав батон хлеба.
Однажды ночью, дождавшись пока дневальный домоет взлётку, я встал с твёрдым намереньем убить хотя бы одного из старослужащих. Так они меня достали вместе с шакалами обиженными, не то ли на свою судьбу, не то ли на что ещё, но считавшие своим долгом задолбать москвичей, что моя психика была на пределе. Для этого не гнушались ничем, закрывая глаза на издевательства старослужащих. В свете красного дежурного света, преодолев незамечено взлетку, подошёл к спортивному уголку. Что же мне взять для того, что бы наверняка завалить хотя бы одного из этих ублюдков? Ага, вот подходящая гантелька весом пять килограмм. Ей то точно голову проломлю с одного удара, а там глядишь, ещё кого-нибудь успею. Глаза горели, лицо скривила страшная гримаса. Ещё один шаг и моя душа провалилась бы в пропасть лет на двадцать, а может быть и навсегда. Но в тот момент, когда казалось, ничто не удержит меня от опрометчивого поступка, я вдруг остановился. Перед глазами пролетела юность, всё хорошее, что связывало с домом и неизбежная мысль об удалении этого всего на неопределённый срок. И как заключение последствия ответственности за содеянное. Ведь эти ублюдки сразу окажутся невинными жертвами в руках злодея, подонка, то есть меня. Это ли достойный выход? Кому от этого станет лучше? Я вспомнил тёплые слова земляка Алексея, который в тот момент находился в наряде, Глобуса, курсантов Осипова, Калинникова, Трофимова - моего однофамильца, но фактически всё равно, что брата:
– Забей на этих уродов. Мы ещё попляшем на могилах недругов своих. Держись братан. Дембель неизбежен!
Так же вспомнил своего двоюродного брата, который мне роднее родного. Не ужели из-за этих гадов я его не увижу неизвестно сколько времени?
Я положил гантель на место и, оскалившись злой улыбкой, лёг обратно в кровать. Земля круглая, ещё поквитаемся! На душе немного полегчало. И снова солдатская бытность скорее уборщиков мусора, чем военнослужащих, продолжила свой ход. Но ничего всё это когда-нибудь кончиться. Утром в столовой повстречались с Алексеем. И когда, здороваясь, обнялись, обменявшись стандартными фразами:
– Ну, ты как, ночью в казарме кипиша не было?
– Да нормально Лёха, всё путём. Чуть не сделал непоправимого, но вроде остыл.
– да забей на них, скоро легче будет. Вот дембеля уволятся в запас, и у нас уже год будет за плечами. Черпаки, плотный! Скоро уже. Молодых пришлют, чуток расслабимся, даже "грейдер" (комбат) не сможет ничего поделать.
От его слов стало намного лучше.
Нас тяготят учения и взгляды
Копившиеся много лет
Они все рушатся пред нами
И в пропасть падают, теряя след...
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Учения.
Пришло время зимних учебных выездов. Это конечно громко сказано. Но всё по плану. Вечная нищета Российской армии отложила свой отпечаток. Все передвижения техники производились внутри автопарка и в 30-50 метрах от него, так, что без связи можно было перекрикиваться друг с другом. Часть станции выстроились в ряд на территории автопарка, а другая часть неподалёку за забором. Все запитались от внешних источников и начали свою работу. Своё умение работать на радиостанциях показывали старослужащие. Нам отводилась роль караульных, мёрзнувших круглосуточно снаружи вне аппаратных, и как всегда озадаченных на неуставные задачи. Поскольку караульный ни в коем случае не мог покинуть свой пост, смена караула происходила в поле на холоде. Сапоги меняли на валенки и тулуп прямо на посту, мотая портянки на ледяном, сквозящем ветру. Ну да ладно, пережили. Это лучше, чем уборка мусора и прислуживание шакалам (офицерам) да старослужащим. Стоишь себе на морозе и отжимаешься в снегу продуваемый всеми ветрами, вспоминая родимый дом и мечтая о грудастой дивчине, пиве и рок-н-ролле. А по небосклону на фоне звёзд плывёт луна. И время как будто замирает или замерзает, но упорно не торопиться бежать как на гражданке. Даже стихи посещают продутую голову. Романтика блин! Самое главное, в этот момент, выполняя боевую задачу, предоставлен сам себе и это время всё твоё. Нет ненавистных рож, они где-то там, в аппаратных, сидят в тепле и в тихую бухают.