Первый еретик. Падение в хаос
Шрифт:
Со скрежещущим урчанием сервоприводов Кор Фаэрон приблизился и положил когтистую руку на предплечье приемного сына.
– Пусть это не печалит тебя. То, что должно случиться, должно случиться.
Лоргар не стряхнул руку, что Эреб и Кор Фаэрон расценили, как свой триумф. Причуды Лоргара утомили их обоих; чтобы направить его на путь насилия, требовались неимоверные терпение и ловкость. Это сражение планировалось годами, и они не собирались позволить ему испортить битву неуместным состраданием. Ободренный, Кор Фаэрон продолжил.
– Истина отвратительна, мальчик мой,
– Мальчик, - в улыбке Лоргара не было радости.
– Мне двести лет, и я повергаю на колени империю своего отца. А ты все еще зовешь меня мальчиком. Иногда мне уютно от этого. А иногда я чувствую груз на плечах.
– Ты мой сын, Лоргар. Мой, а не Императора. И ты несешь человечеству надежду.
– Довольно, - произнес примарх и теперь сбросил руку приемного отца.
– Пойдемте. Закончим этот день.
– Лоргар вскинул крозиус в небо.
Это был сигнал, которого они ждали. Позади него тысячи Несущих Слово одобрительно взревели и последовали за своим сюзереном на войну.
Война на поверхности более его не волновала.
Вопрос, как бы выжить — да, но это всегда был повод для беспокойства. Его всегда он волновал, потому-то он это столь хорошо и умел. Однако, приходилось признать, что задача стала более насущной, а цель — более труднодостижимой.
Исхаку еще не доводилось участвовать в битвах в пустоте, и это оказалось не тем, в чем ему хотелось бы участвовать еще раз. Корабль трясся, словно подхваченный штормом, содрогаясь в воинственной агрессивности, превосходившей все ожидания. Каждую пару дюжин шагов его швыряло на пол, отбивая колени, что приводило к шипению от боли и изобретению новых ругательств — обычно путем смешения трех проклятий в единый поток ругани. Когда Исхак Кадин ругался, он делал это с чувством, пусть и без смысла.
Половина проблемы была в том, что он заблудился, а вторая половина — что он заблудился в месте, которое в шутку называли монашеской палубой, где Несущие Слово и слуги Легиона занимались своими делами героев (и рабов героев). В свое время прокрасться на палубу казалось хорошей идеей; он надеялся сделать кадры тренировочных помещений Астартес, ожидающих ремонта снятых доспехов или же огромных стоек с оружием, чтобы показать масштабы войны, которую ведут Легионы Императора. Из всего этого вышли бы хорошие частные и личные изображения, очень редко попадавшиеся в Великом крестовом походе, которые бы заметно украсили его портфолио. Украсть серую рясу Легиона не составило труда. Даже рабам, давшим обет молчания, надо стирать одежду.
Началось все хорошо. А потом начался бой, и он заблудился.
К счастью, на борту не было Несущих Слово, все они находились на мире внизу. Слуги Легиона, которых он видел, спешили по своим делам, но даже их было мало. У них явно были другие обязанности, когда их хозяева отправлялись на войну. Что это за занятия, Исхак не мог даже представить.
– Щиты упали, - прокричал голос по внутрикорабельному воксу, его сопровождала действительно пугающая тряска.
– Щиты упали, щиты упали.
Что ж, в этом не было ничего хорошего.
Он
Эвхарцы тоже представляли собой проблему. Их отделения патрулировали помещения, усердно прижимая лазганы к груди . Хотя капюшон рясы и скрывал большую часть его лица, оберегая от их взглядов, они помешают делать пикты, если он найдет что-то стоящее.
Исхак, в конце концов, начал обдумывать тактику отступления, когда корабль встряхнуло столь сильно, что его сшибло с ног и ударило головой о стальную стену. Боль ошеломила его так, что он даже не подумал выругаться.
Это упущение он исправил несколько секунд спустя, когда механический голос передал по воксу список поврежденных палуб. Кульминацией перечня стали слова: «Шестнадцатая палуба, прорыв вакуума. Переборки герметизируются. Шестнадцатая палуба, прорыв вакуума. Переборки герметизируются».
В момент почти поэтичного отвращения Исхак взглянул вверх и увидел огромное красное ”XVI”, написанное на стене, о которую он ударился головой. Ее даже украшали пятна его собственной крови.
– Да ты шутишь, - вслух произнес он.
– Шестнадцатая палуба, прорыв вакуума, - снова забубнил скрипящий голос.
– Переборки герметизируются.
– Я тебя расслышал с первого раза.
Корабль снова затрясся, раздался отчетливый грохот взрывов всего за несколькими поворотами отсюда.
Мир для Исхака утонул в нежелательном красном спектре аварийного освещения. В лучшем случае, это угробит все сделанные пикты. В худшем, и наиболее вероятном, ему предстояло умереть.
Аргел Тал выдернул когти. Покрывавшая их кровь втянулась в изогнутый металл столь же жадно, как почва пустыни впитывает дождевую воду. Он взвыл в небо и двинулся вперед, отшвырнув раненного Астартес в сторону и прорезая себе путь к группе воинов Гвардии Ворона. Их клинки ломались об его броню, каждый удар приносил ему странно приглушенное ощущение — он чувствовал порезы на коже своего доспеха, но они не кровоточили и не причиняли ни малейшей боли.
Клинок-слева-опасность-убей.
Предостережение ощущалось щекочущим давлением по ту сторону лба, оно было чем-то средним между голосом, предчувствием и инстинктивным порывом. Он не был уверен, предупреждает ли его Раум, или это он предупреждает Раума — голоса были одинаковы, а движения лишь наполовину принадлежали ему. Он мог взмахнуть когтями, а удар ускорялся и получался сильнее, чем он мог когда-либо представить. Он мог заблокировать удар меча, а обнаружить, что когти сомкнулись вокруг горла врага раньше, чем он успел об этом подумать.