Первый отряд. Истина
Шрифт:
— Это руна Тир, — сказал Мартин Линц, глядя на небесную поганку с восторгом. — Победа и миропорядок. Тайна власти над злейшим врагом.
Эльза и Грета Раух вернулись за пятнадцать минут до полуночи. Они вернулись без Нади. Они ее не нашли. Мартин Линц посмотрел на них без всякого выражения и ничего не сказал. Но вид у них стал такой, точно он отвесил каждой из них по пощечине.
Линц молча шагнул из тени в пепельную лужицу лунного света. В его руках был меч. Он прикрыл глаза и поднял меч высоко над головой. Так он стоял, на фоне огня и полной луны, наверное^ минуту, и на его бледном, припорошенном лунным пеплом лице вспыхивали и гасли рыжие отблески костра. Он не
Потом Линц словно проснулся. Открыл глаза и посмотрел на белокурых сестер — с какой-то неожиданной, почти болезненной нежностью. Улыбнулся. Оглядел своих пленников — рассеянно расплескав часть переполнявшей его нежности и на них… В тот момент они поняли, что их конец придет скоро. Очень скоро. Потому что Линц уже смотрел на них как на мертвых.
Дальше все произошло очень быстро.
— О барон фон Вольфф!.. — провозгласил Линц металлическим голосом, и его люди эхом повторяли за ним слова; их голоса ритмично шипели и лязгали, точно по лесу шел, притормаживая, невидимый поезд. — Тебе, о бесстрашный норд, посвящаем мы смерть этих убогих! Их головы будут отрублены твоим мечом и сожжены на ритуальном костре…
…Зина почувствовала, как кожа ее спины лопается тысячей крошечных твердых дырочек и как из дырочек высовываются наружу холодные тонкие иглы. Она услышала шум прибоя, настойчивый шепот волн, грохот прибрежной гальки. Она услышала море… Какое море в лесу под Минском? Она стряхнула с себя морок. Это не море, это ее кровь шумит в ушах, и грохочет сердце. Это не иглы, это мурашки, это липкий холодный пот, это позор, это трусость!.. Она закрыла глаза и постаралась подумать о том, чему учил их Белов. Проанализировать. Выместить из области чувств в область сознания… Страх — такой же полезный инстинкт, как любовь: и то, и другое нужно для того, чтобы жизнь продолжалась. Испуганное животное топорщит на спине шерсть, чтобы казаться противнику больше. Испуганное животное насыщает свою кровь адреналином, чтобы, спасаясь бегством, быстрее бежать. Бежать под дикую барабанную дробь своего сердца… Но к чему это все, если бежать невозможно? Если на теле нет шерсти, если тело примотано к стволу дерева грубой веревкой?..
Он учил их: не нужно испытывать страх, когда спасения нету. Не нужно бояться боли: боль — лишь сигнал опасности от тела к сознанию. Этот сигнал легко отключить. Как любую сигнализацию… Он учил их, как. И они научились.
Он учил их: не нужно бояться смерти. Просто нужно жить так, как будто вы уже умерли. Если каждое утро и каждый вечер вы будете готовить себя к смерти и сможете жить так, словно ваши тела уже мертвы, вы станете подлинными героями Родины. Тогда вся ваша жизнь будет безупречной, и Родина вас не забудет… Герой не боится смерти. Так он учил их.
Они думали, что научились.
Она стояла, связанная, с закрытыми глазами. От плотно стягивавших ее веревок онемела кожа — и ее тело уже действительно казалось ей почти мертвым… Она слышала, она чувствовала: Мартин Линц, сжимающий в руках их холодную, длинную, острую смерть, уже приближается к ним. К кому-то из них…
А потом она почувствовала, как Марат и Леня одновременно взяли ее за руки, один слева, а другой справа. «Фантомное осязание» — явление, в общем-то, частое при создании ментальной цепи, но на этот раз ощущение было настолько реальным, что она чуть
Спасения нет. Никто не брал ее за руки, это просто фантомное осязание… Это все цепь. Невидимая, но надежная, крепкая. Хорошая цепь. Пожалуй, лучшая из всех, что они когда-либо создавали… Они сковали себя этой цепью, чтобы не умирать в одиночестве. Чтобы быть всегда вместе. Даже там. Если там хоть что- нибудь будет…
Хорошая цепь.
И все же она не спасла их от страха.
Все началось с Вали. Этот страх пришел с его стороны. Когда он заметил, что к нему приближается Линц. Когда он вдруг понял, что умрет самым первым. Они все видели, что у Вали задрожал подбородок. Как у маленького, которого напугали злым букой. Они чувствовали — он хочет заплакать, закричать в голос, но сдерживается… Он сдержался. Он не заплакал, он даже растянул губы в улыбке, но страх… этот страх, родившийся в нем, комок холода, родившийся у него в животе, никуда не исчез. Он скользнул к ним, к остальным, пробежал по цепи, как заряд электричества.
Они видели Валину смерть.
Они слышали этот звук — как будто колют орехи.
Они видели густой красный сок, стекающий по белесой коре.
Они видели Валины пальцы. Корябавшие эту кору.
Они видели голову. Его голову, перекатывающуюся в траве. Словно он хотел уползти. Укатиться. Зарыться. Словно он еще на что-то надеялся.
Они чувствовали — он все еще был в цепи.
Потом его лицо сморщилось — там, в траве, оно сморщилось, как будто только теперь он все же надумал плакать. Но вместо слез его глаза налились красным, и он зажмурился — быстро, судорожно, одним глазом, точно решил подмигнуть напоследок, — и исчез из цепи.
На его месте в цепи возникла жуткая, болезненная, стылая пустота. Но его страх остался. Как блуждающий огонек. Как разряд. Как вспышка фантомной боли. И когда одна из овчарок жадно лизнула истекающий красным ствол, и когда Линц с мечом направился к Марату, этот страх завертелся по кругу, умножаясь, нарастая, дрожа, и в конце концов, когда снова послышался звук, будто колют орехи, когда Марат тоже исчез из цепи, этот страх перестал быть просто страхом. По крайней мере, для Зины он стал чем-то другим. Тем, что заставляет людей падать на колени, лизать руки, визжать, умолять, валяться в грязи… Возможно, уже тогда она была слабым звеном.
— Пожалуйста, — прошептала она белокурым ведьмам, стоявшим у нее за спиной. — Пожалуйста, не надо меня убивать. Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста. Я все сделаю…
Ведьмы ей не ответили. Вместо них отозвался Леня — молча, без слов. По цепи:
— Не смей унижаться.
— Мне страшно!
— Я тебе помогу. Закрой глаза…Так, хорошо. Мы в цепи. Я держу твою руку. Ты чувствуешь, как я держу твою руку? Хорошо… Теперь я тебя обниму. Ты, главное, не смотри, не открывай глаза, ладно? Ты чувствуешь, как я тебя обнимаю?.. Теперь тебе не так страшно?.. Представь себе, что сейчас мы просто заснем… Главное — не смотри…
Она не смотрела. Она представляла. Она чувствовала, как он ее обнимал. В фантомном мире, который он напоследок для нее создал. Тогда, раньше, в реальном мире он не обнимал ее никогда. Он не любил ее. Но теперь это уже не имело значения. Она засыпала…
Уже сквозь сон она услышала звук — как будто раскололи орех. И шипение — точно орех теперь жарят в костре. И он пахнет жареным мясом… Она почувствовала, как Леня разжал объятья — тихо и бережно, словно боясь ее разбудить. Потом он исчез. И исчезла цепь. А к ее шее прикоснулся металл.