Первый отряд. Истина
Шрифт:
в которое впадает шаман во время путешествия, имеет все внешние признаки смерти и сродни тому состоянию, в которое мы погружали некропутешественников. Описание же увиденного шаманами «в аду» по большинству параметров совпадает с описаниями Полой Земли, полученными от некропутешественников.
Что касается преданий — вам, безусловно, следовало бы ознакомиться хотя бы с преданиями своего народа. Осмелимся заметить, что институт Аненербе, чье дело вы, вроде бы, продолжаете, уделял довольно много внимания такого рода «наследию предков».
Вам следовало бы знать, что в мифологии
Что касается техники путешествия — спешим порадовать вас положительным ответом. Животное-проводник воспринимает Оборотня как дрессировщика. Другими словами, животное в достаточной степени подчиняется нам, чтобы содействовать нашему самостоятельному перемещению на Ту сторону.
Таким образом, миссию агента N можно считать завершенной.
10
— Алло… Это Зина… — У нее странный голос. — Это Зинаида Ивановна.
Она как будто хочет хихикнуть в трубку, но сдерживается.
— …Знаешь, Ника… Мне не хватает воли даже на то, чтобы открыть здесь окно.
Теперь она уже и вправду хихикает. Счастливо, как девочка, которой купили новую Барби.
— …Это все-таки потрясающе сильная штука. Риттер Антворт… Твоей матери подарили вчера комплект… На «Днях Германии» в Мурманске… Твоя мать и сестры выступали вчера на концерте, на «Днях Германии», ты зря не пошла… Такое хорошее выступление, знаешь, они очень талантливы, твои родственники. Я счастлива, что живу в такой хорошей семье…
Ее голос сладкий, как кленовый сироп. Даже трубка как будто становится липкой.
Или это моя рука становится холодной и липкой…
От пота. От ужаса.
— Что случилось? Что у вас там происходит?
Я слышу в трубке ее дыхание. Сбивающееся, частое. Как на первом свидании.
Она говорит:
— Мы все здесь так счастливы, Ника.
Она говорит:
— Я знаю, что нужно выйти на улицу. Или хотя бы проветрить. Но мне так хорошо…
…Я бегу. Вдоль темной реки, мимо деревянных домов, мимо панельных домов, мимо гаражей и торговых палаток. Я бегу мимо «Чума», похожего на марсианский коттедж цвета морковного сока со сливками, я сворачиваю на грунтовую дорожку. Я бегу через поле обезглавленных августовских одуванчиков. Я вбегаю в подъезд двухэтажного пятнистого здания с осыпающейся известковой коростой. Я бегу на второй этаж… Отчий дом. Дверь не заперта.
Отчий дом… В прошлый раз почему же я не заметила, что здесь так хорошо? Так тепло, так уютно. Это место, куда приходишь, когда тебе плохо. Когда некуда больше идти. Когда хочется просто свернуться клубочком, заснуть…
Я сажусь на диван. Под оленьими рогами. Рядом с сестрой с чудесным именем Галочка. Моя мать пристроилась на подлокотнике
Сестра Галочка заваливается медленно набок. Прямо мне на колени. Я склоняюсь над ней. У нее на груди висит серебряный крестик. И отполированный кончик оленьего рога. На той же цепочке… Я заглядываю в лицо, которое обычно могу видеть в зеркале. Так похоже! Только это — слишком счастливое. И неподвижное. Мертвое.
Я кидаюсь к окну. Открываю его. Я сталкиваю мать с подлокотника. Она падает на затертый ковер. Она шепчет:
— Ты вернулась к нам, доченька. Как хорошо! Как я счастлива…
Я трясу ее. Я подтаскиваю ее поближе к окну, к холодному, почти осеннему, ветру. Я кричу ей, кричу прямо в ухо:
— Чтобы ты искупила предательство, мама! Чтобы я не заманила твою душу в Туотилмби! Мое третье желание! Выполняй мое третье желание! Выводи всех отсюда!
…Мы выводим двух моих безымянных сестер. Мы выводим отца и Ткачеву. Мы оставляем открытыми все окна и двери.
Через час мы возвращаемся к Галочке.
Мать не плачет. Она снимает с шеи дочери крестик и вкладывает в ее правую руку. А в левую — кончик оленьего рога.
Она не хочет закрывать ей глаза. Она просто набрасывает на ее лицо простыню.
— Нужно вызвать священника, — говорит мой отец.
— Нойда тоже, — отзывается мать. — Она верила и тому, и другому.
Нойд Данилов является первым. С коричневой маской и бубном. Тем самым, моим бубном. Вслед за ним заходит священник. Оба смотрят на Галочку.
— Души невинно убиенных уходят в северное сияние, — говорит нойд нашей матери. — Ее душа сияет над тундрой.
— Души невинно убиенных отправляются на небеса, — говорит ей священник. — Ее душа возрадуется в раю.
Нойд надевает на лицо свою черную маску.
— Молитвами святых отец наших Господи Иисусе Христе Боже наш помилуй нас аминь… — бормочет монах. — Слава Отцу и Сыну и Святому Духу и ныне и присно и во веки веков аминь Пресвятая Троице помилуй нас Господи очисти грехи наша Владыко прости беззакония наша…
Нойд ударяет в свой бубен, сначала тихо, потом чуть громче.
— Вы мне мешаете, — кривится монах. — Святый посети и исцели немощи наша имене Твоего ради. Господи, помилуй. Господи, помилуй…
— Да, мы вам давно мешаем, — огрызается нойд. — Очень давно. То-то сжигали вы нас, вместе с бубнами, на кострах и топили в реках…
— А вы жгли наши церкви!.. Господи, помилуй… Слава Отцу и Сыну и Святому Духу и ныне и присно и во веки веков аминь…
— Никогда. Лопари — мирный народ.
— Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго…