Первый отряд. Истина

Старобинец Анна Альфредовна

У меня нет слов, чтобы ему объяснить. Я молча поворачиваюсь к нему спиной. У меня на спине звездное небо.

Я чувствую, как он тихо водит острием своего меча по моей крапленной черными точками коже.

— Она фальшивка, — говорит один из близнецов. — Вы не должны верить ей, рыцарь!

— Замолчи, Эрик, — шепчет второй. — Ты ничего не решаешь.

Рыцарь перестает водить по моей коже мечом. Я чувствую, что он готовится. Я закрываю глаза. Я жду боли — там, в центре меня, там, где сходятся ребра. Я жду, когда ледяное

жало вонзится мне в спину, пройдет сквозь меня и выйдет где-то чуть выше пупка.

Но боли нет. Я поворачиваюсь к нему лицом. Он кладет свой меч мне под ноги, на мерзлую землю. Он снимает шлем. Он говорит:

— Примирение.

Потом поворачивается и идет к сыну. Берет его за руку.

— До свидания, — беззвучно говорит ему вслед Мяндаш и склоняет золотые рога в прощальном поклоне.

Я смотрю в удаляющуюся железную спину.

— До свидания…

друг мой

до свиданья

милый мой

ты у меня

еще получишь по заслугам

предназначенное

сбудется

колесо будет вертеться

в этой жизни

победа

любой ценой

а примирение

не для нас

потому что…

…мы подключены к генератору. Мы все работаем от генератора. Я подключена к генератору. Я агент. У меня есть задание. Я не подчиняюсь себе. Я подчиняюсь своему командиру. Я наклоняюсь и беру в руки меч. В моем мозгу ритмично бьются и крошатся рифмы.

кто-нибудь рассказывал тебе это стихотворение недавно?

— До свиданья…

ритм и тембр, мои куколки и вы диктуете другим свою волю…

— …друг мой, до свиданья!..

Я иду вслед за рыцарем. Я заношу в воздухе меч. Мне так нравится это движение. Замах…

— Не надо, Ника! — Кто-то кидается на меня сзади… — удар. Но не тот, что я планировала нанести, а другой. Назад, с разворотом. Он, кажется, называется «рюкансэн» — удар извивающегося дракона. Не помню, кто и когда мне его показал. Не важно… Важно, что я умею его наносить.

Тот, кто схватил меня сзади, разжимает руки и падает.

… Эй-эй, парень, ты что? чего он задергался? смотри, у него пена… ты умеешь делать искусственное дыхание? и я нет… жалко, красивый парень…

Он лежит на боку, подтянув к животу ноги, такой красивый в своей черной форме.

милый мой

Ледяные крошки под ним

становятся алыми, точно пропитываются клюквенным соком. А глаза у него синие-синие. Они смотрят на меня, не мигая. Я роняю на землю меч.

ты у меня в груди

Под задравшимся черным кителем виднеется серебристый костюм дрессировщика. Я сажусь рядом с ним на колени. Я говорю ему:

— Эрвин.

Я закрываю ему глаза.

Рыцарь с ребенком застывают у входа.

Четверо у костра настороженно поднимаются на ноги.

Тот, другой, в форме, подходит к брату.

И Мяндаш тоже подходит. Он тихонько ковыряет копытом ледяную красную крошку, вид у него удивленный. Как будто он не понимает, в чем дело. Как будто он ищет гроздь раздавленных ягод.

примирение, — говорит он беззвучно.

И рыцарь с ребенком уходят. И четверо подростков уходят следом.

…Эрик смотрит на брата. Потом на меня. Глаза у него синие-синие. Внимательные, как у доктора. Как у ангела, явившегося к смертному ложу. Он наклоняется и берет в руки меч.

Олень вздрагивает и шумно поводит ушами.

— Я убью тебя, — шепчет мне Эрик.

Его верхняя губа ползет вверх.

Олень тихо переступает копытами. И встает между нами.

— Отойди, — говорит ему Эрик.

— Отойди, Амиго! — Я машинально называю его чужим именем.

Он не уходит. Он склоняет рога. Как будто просит о чем то. Как будто уговаривает непослушных детей. Потом он смотрит мне прямо в лицо. Его глаза — цвета густой карамели, в них нет тревоги и страха.

примирение, — говорит он беззвучно. И снова впускает меня.

Его мир — цвета палой листвы в сливочно-желтых лучах сентябрьского солнца. Его мир полон тепла, и елового хруста, и птичьих криков, и всплесков воды, и ароматного дыма, идущего от человеческих чумов…. Потом что-то меняется.

Все смолкает. Его мир вздрагивает и рушится вниз. Наполняется запахом крови, холодеет, застывает, темнеет. Его мир становится черным, тусклым и полым — как спинка высохшего жука-оленя.

Его мир выталкивает меня с сухим мертвым треском.

…Ледяные крошки под ним становятся алыми, точно пропитываются клюквенным соком. Он лежит на мерзлой земле, подвернув под живот копыта. Из его левого бока торчит рукоятка, г. го глаза стали цвета застывшей смолы. Золотые рога склонились на лед, словно в прощальном поклоне.

Рядом с ним, на коленях, пристроился Эрик. Одной рукой он оттягивает золотистую шкуру, другой пытается выдернуть меч. У него ничего не выходит.

Тогда он садится на красные катышки льда. Выпускает из руки меч — и той же рукой закрывает оленьи глаза.

Потом опускает голову на руки и беззвучно трясется.

У нас тут, кажется, два трупа. Старушка и парень лет двадцати. И еще двое без сознания. Девчонка и брат того парня. Откуда знаю, что брат? Приедешь, сам увидишь. Они одинаковые…