Первый Рубикон
Шрифт:
—Да, его плащ, хитон, башмаки, что там еще...
Преодолевая вдруг навалившуюся болезненную слабость, Цезарь заторопил жену:
—И скорее, скорее! Если мы хотим уцелеть, то должны покинуть Рим, у нас осталось всего полчаса...
—Так этого не хватит даже для того, чтобы дойти до городских ворот! — воскликнула Корнелия.
Цезарь увидел, как заблестели ее глаза: побег, вместе...
—Скорее прикажи извозчику, чтобы запряг лошадей в повозку твоего отца!
– В диктаторский карпентум?!* — Вот именно!
– усмехнулся Цезарь.— Пока стражники разберутся, что к чему, мы уже будем за городом.
Корнелия, проворно выбежала из комнаты. Вернувшись, она не смогла удержать улыбку при виде Цезаря в одежде Эгея.
—Гай, прости, но ты действительно похож сейчас на раба! — воскликнула она, оглядев мужа с головы до ног.
*Езда по Риму в течение дня была запрещена и составляла исключение для немногих..
—Правда? — переспросил довольный похвалой Цезарь и, несмотря на всю трагичность их положения, картинно опустил плечи, изображая из себя рыночного раба с тяжелой корзиной.
—Похоже! — засмеялась Корнелия. — Как тебе это удается?
—Нужда всему научит тех, кто с ней повстречается, — объяснил Цезарь и, снова превращаясь в самого себя, дал знак домашней рабыне передать жене укутанного ребенка.
Молодая сирийка, всхлипывая, выполнила его приказ.
— А теперь — вперед! — решительно сказал Цезарь и быстрым шагом направился к двери.
Расчет Цезаря оказался верным.
Увидев роскошную повозку, которая среди бела дня свободно подъехала к капенским воротам, стражники бросились к своему начальнику. Вышедший из распахнутой перед ним двери офицер при виде карпентума тоже растерялся. Почесывая в затылке, окликнул остановившего лошадей перед самыми воротами возницу:
—Кого везешь?
Возница покосился на него и слово в слово повторил то, что по дороге наказывал отвечать ему Цезарь:
—Везу дочь диктатора на загородную прогулку!
Очевидно, раб вспомнил то время, когда действительно возил за город консула, а на самом деле неофициального диктатора Цинну, и его привычный, уверенный тон лучше всяких документов убедил офицера. Он уже поднял руку, чтобы отдать приказ солдатам открывать ворота, но один из стражников с недоумением заметил:
—Но у Суллы, кажется, нет дочери!
—Он вообще не женат… — добавил другой.
—Зато у него в каждом городе по сотне любовниц! — возразил офицер, с опаской глядя на задернутый полог карпентума. — Почему бы одной из них не разродиться дочкой?
Охота мне потом держать ответ перед Суллой... Открывай! — громко крикнул он.
Повозка медленно тронулась с места.
Цезарь по гулким звукам и близкому дыханию сырости, понял, что они въехали под древний свод, влажные камни которого, сколько он помнил себя, всегда были усеяны каплями воды, просачивавшимися из водопровода.
Вырвавшись на простор, карпентум легко покатил по Виа Аппиа — царице дорог, выложенной еще за двести лет до рождения Цезаря массивными плитами так, что на ней не ощущалось ни единого толчка.
Цезарь поторопил возницу:
—Скорей! Скорей!..
Потом повернулся к жене и через силу улыбнулся ей:
—Нам бы теперь только успеть доехать до тетки. Там вы с дочерью будете в безопасности...
—А ты? — встревожилась Корнелия.
—А я дальше, Корнелия, дальше...
—Но ты же болен! Ты весь горишь!
Корнелия дотронулась до лба мужа.
– У тебя лихорадка!... Мы оставим дочь у твоей тетки и поедем вместе!
—Тебе тоже надо остаться там, — Цезарь с горечью усмехнулся. — Я теперь не просто муж дочери Цинны, но наверняка уже "враг отечества". Сулла не любит затягивать с такими. Всякий, кто со мной, обречен на мучительную казнь! Наша дочь... Я попрошу тетку, чтобы она дала мне в дорогу своего раба—лекаря...
Мысли Цезаря начали путаться, глаза то и дело закрывались отяжелевшими веками. Он то называл тетку именем любимой сестры, то твердил, шевеля горячими приоткрытыми губами, что им нужно доехать до спасительного имения.
К полудню у него начался бред. Корнелия приказала остановить лошадей у первой попавшейся на пути усадьбы.
Хозяин небольшого загородного имения— суетливый, смуглолицый италиец — предложил Корнелии разместиться в лучшей комнате на втором этаже.
—Плата самая умеренная, сущий пустяк для знатной госпожи, зато все удобства и прекрасная еда, — униженно кланяясь, перечислял он.
—Мне это безразлично, — отмахивалась Корнелия, давая знак Эгею с возницей выносить из карпентума мужа.
Рабы бережно подняли на руки вконец ослабевшего Цезаря и внесли его в дом.
Забежавший вперед Корнелии италиец показал ей лестницу, по которой можно было подняться на второй этаж. Эгей с возницей двинулись, было, за ними следом, но остановились, услышав грозный окрик хозяина усадьбы:
—Куда, мерзавцы? В рабскую вашего бездельника, там ему место!
Готовая возмутиться Корнелия увидела предостерегающий взгляд мужа и спохватилась: на Цезаре плащ, обутки раба.
—Хорошо... Несите в рабскую...— и приказала хозяину— италийцу, — немедленно вызови лекаря!
—Для раба? — удивленно переспросил он, указывая пальцем на Цезаря.
—Да! И самого лучшего, какого только можно отыскать в округе! Передай, что за этого раба я заплачу столько, сколько он не получал от больных сенаторов!
—Слушаюсь! — не желая перечить состоятельной незнакомке, приехавшей к тому же в дорогом карпентуме со стороны Рима, торопливо согнулся в поклоне италиец.
Но, подойдя к двери, он еще раз взглянул на потерявшего сознание Цезаря и озадаченно пробормотал: "Лучшего лекаря — рабу... Неслыханно!"