Первый удар. Книга 1. У водонапорной башни
Шрифт:
— Говорят, они ящиков навезли сотни, а что в этих ящиках, никто не знает.
— Опять горе нам готовят.
— Неужели нашим мужчинам снова придется уходить, как ты думаешь, Фернанда?
— Как хотите, а я считаю — мы все с ними должны пойти. Всем народом. Уж на этот раз надо действительно покончить. Женщинам раньше не хватало духу. А послушайте-ка, что они сейчас говорят на рынке или в лавках. Нет, теперь все будет по-другому.
— Женщины теперь… — начала было Полетта, но вдруг замолчала.
Ослепительный
— Отыскали-таки, вот молодцы!
— Сейчас тут еще лучше, чем днем. И подумайте, сколько времени раздумывали, не могли решиться.
Победители, перепрыгивая через три ступеньки, запыхавшись, вбежали в комнату. И первым, конечно, Папильон.
— Ага, у нас дамы! Баронесса Фернанда принимает гостей. Радуйтесь, что мужья при вас, а то бы сидели в потемках.
— Подумаешь, мужья… От женщин вы ведь худого не видите, — заявила под дружный хохот дородная Мартина, гордо выпячивая грудь.
— Что верно, то верно, — сострил Папильон. — Вот Альфонс, поглядите, какой тощий, как жердь! Зато каждый год у вас, как по расписанию, наследник появляется. Люди так и говорят: если Мартина хоть год пропустит, светопреставление произойдет. А теперь позвольте, дамочки, представить вам и самого пострадавшего.
Под общий хохот Папильон вытолкнул вперед Альфонса.
— Сколько их у тебя?
— Пустяки, — ответил Альфонс, охотно подхватив шутку. — У папаши моего было тринадцать душ, а у меня пока только двое… да еще полдюжины.
Все прямо раскисли от смеха, а Папильон добавил комическим тоном.
— Да вы, дамочки, посмотрите на него. В чем только душа держится. И ростом не выше меня. Мы оба мелкого калибра. А маленькие, как сахар, — чем меньше, тем слаще.
— Помолчал бы при детях, — сказала Фернанда, перестав смеяться.
— Я знаю, что говорю. Лишнего, не беспокойся, не скажу. Печка-то, печка! Вот хорошо горит!
— А остальные, несчастные, до сих пор еще в бараках сидят.
— Ничего, завтра переберутся. Сегодня некогда, на работе были. «Морячок», Соважен и Декуан работали нынче на разгрузке.
— Нет, говорят, Декуан на аэродром нанялся. Что это ему вздумалось?
— Надо бы папашу Эрнеста сюда забрать. У него дом на территорию американского лагеря попал. Они славные старики, хотя еще верят де Голлю. В последнее время я их ближе узнал.
— И других стариков заберем. Метрдотеля с женой… Только, по-моему, они сумасшедшие. Подумаешь, какие миллионеры нашлись. Ни с кем никогда слова не скажут.
— Они ведь совсем одряхлели. Должно быть, вещей сами не могут перетащить. Мало ли как бывает. Пускай они важничают, все-таки им здесь лучше будет.
— Есть же на свете чудаки!
— У меня, товарищи, имеется предложение, — заявил Папильон. — Сейчас уже поздно. Разойдемся пока по своим комнатам, закусим немного. Уложим детишек
— Ох, уж эти мне такелажники, — шутливо сказал Гиттон. — Запасливый народ.
— Молчи, хоть сегодня оставь в покое такелажников. Тебе же лучше будет, поднесем стаканчик.
Сказано — сделано. К одиннадцати часам у Папильона собрались все переселенцы, каждый притащил с собой стакан и стул, чтобы посидеть у огонька, отдохнуть, послушать, что расскажут люди.
— Здесь даже ветра не слышно, — заметила Мари. — Помнишь, Полетта, как задует, бывало, так страшно делается. Будто зверь воет.
— У нас ведь даже запоров не было, — сказала Полетта. — Когда Анри уходил вечером, я так боялась. Теперь можно и признаться.
— Ты, должно быть, боялась, что тебе принесут деньги, а ты проспишь?
С бургундским шутить не рекомендуется. Пьешь и не замечаешь, как будто молоко. Легкое винцо, если верить людям. А через пять минут чувствуешь себя не то что навеселе, а как-то настроение поднимается… Жизнь начинаешь видеть в розовом свете. Даже и цвет его коварен: поглядишь — настоящий сироп, безобидная водица, которую ребенок может пить; а потом человек вдруг начинает чувствовать себя бодрым, сильным; он доволен, мысли у него светлые, как белое вино, кровь горячая, как красное вино, и сладость не только во рту, но и во всем теле, чуть-,чуть клонит ко сну, лень даже шевельнуть пальцем.
— Да, это тебе не их «кока-кола»!
— Она, говорят, мочой воняет, — замечает дедушка Жежен.
— А мы сегодня большое дело сделали. Когда устроимся, все-таки легче будет.
— Откровенно говоря, никогда мы не думали, что нам удастся взять школу штурмом, — смотрите, как все гладко прошло. Боялись чего-то. Если бы повсюду так же дружно действовать, многое бы переменилось, и очень скоро.
Бургундское, огонь, легкая дремота навевают мечты. Разговор затихает. Только изредка кто-нибудь скажет слово, оно проплывет по комнате, всколыхнет теплую тишину, и мысль летит в будущее.
— А ведь, кажется, так немного нужно, чтоб всем людям было хорошо.
— У настоящего дровосека последний удар короткий. Раз — и дерево валится.
— Это верно. Когда созреет, мы сами будем удивляться. Нажмем плечом — и вдруг, гляди, переменилась жизнь.
— Хорошо тем, у кого уже действительно переменилась. Счастливые они!
— Счастье само не приходит, — говорит Анри, — На чудеса надеяться нечего.
— Кто же спорит! Придется немало поработать, чтобы земля для нас вертелась. Но когда она завертится как нужно, когда у нас будет все необходимое, тогда труд Не мученьем будет, а радостью.