Первый удар. Книга 3. Париж с нами
Шрифт:
Но все же, в конце концов, Анри удалось переубедить Робера. И не только его, но и Клебера, который после разговора с товарищами из Объединения был преисполнен самых радужных надежд. По его словам, после конца смены удастся организовать что-то грандиозное. Рабочие нанесут сегодня мощный удар, и это даст возможность выиграть день и отложить демонстрацию на понедельник. Таким образом, на подготовку осталось бы больше времени, о чем тут говорить. Но опять-таки — первый день Нового года тоже ничем не лучше воскресенья. Пожалуй, организовать демонстрацию будет даже труднее. Клебер предложил не принимать никакого решения до второй половины дня, а там уже назначить на завтра или на понедельник.
Анри исходил из того, что они должны быть готовы отразить любую атаку противника, даже самую непредвиденную. А что произошло сегодня утром? Их застали врасплох, хотя
Сейчас Анри, конечно, не решился бы сказать, что думал об этом раньше. И однако такая мысль приходила ему в голову. Но так… мимоходом: мелькнула мысль, возникло смутное подозрение, которому он не придал значения, и все. Только теперь, с большим запозданием, стало ясно, насколько его подозрения были обоснованы. Другими словами, Анри тоже проявил беспечность. Он думал главным образом о препятствиях, на которые натолкнется противник: ни в воскресенье, ни в понедельник нет набора грузчиков. Нанять рабочих в эти дни — задача почти невыполнимая. Но Анри забыл о субботе — вот почему так все и получилось.
Задним умом все крепки. Но как бы там ни было, Анри не желает, чтобы их еще раз застигли врасплох. Предложение Робера имеет большой недостаток. Ведь даже если сегодня на пароходе все произойдет именно так, как он уверяет, — хотя гарантии нет никакой, но предположим, — все равно нельзя считать, что этим все будет разрешено.
— С Индо-Китаем ты прав… Но там было другое дело. А сейчас орудуют американцы. Это их пробный шар. На этот раз они лично заинтересованы в том, чтобы горючее было выгружено. История с Индо-Китаем их тоже касалась, но не так близко. Тогда они предоставили нашему правительству самому разбираться с нами — пусть, мол, расхлебывают. А теперь американцы занимаются этим сами, это точно. Уж они сделают все, что в их силах, чтобы первый пароход был разгружен. Бензин пробьет дорогу оружию и боеприпасам. Американцы пришпоривают наше правительство, убеждая его, что это предприятие поважнее Индо-Китая, и тут надо действовать энергичнее. Всякое может быть: не справятся охранники и солдаты — американцы бросят свою военную полицию, своих солдат. Правда, это маловероятно. Сил у них для этого еще недостаточно, и сейчас они явно выжидают. Но все может быть… Откуда нам знать? Лучше все предусмотреть заранее, иначе потом, когда они решат выступить, мы опять окажемся в дураках и снова будем рвать на себе волосы. С опозданием. Всегда с опозданием. Какая же тогда от нас польза, если мы вечно будем отставать, как плохой музыкант в оркестре?
Раз им так важно разгрузить свой пароход, продолжал размышлять Анри, то они найдут способ сделать это, даже если у них не будет ни одного докера. Заставят солдат, возможно, даже и американских. Ведь неизвестно, а вдруг они привезли с собой докеров? Шестьдесят человек — не бог весть что. А если утренний набор был произведен лишь для отвода глаз? Или еще: почему бы им не использовать для разгрузки парохода своих матросов? Писали же американские газеты, что их матросы специально обучены и снабжены всем необходимым для работы грузчиками. Они, небось, тоже извлекли уроки из первых сражений с нами, из неудач с Индо-Китаем и в алжирских портах, когда вся команда, а иногда даже и американские матросы переходили на сторону докеров. Теперь-то их экипаж, должно быть, вышколен как следует.
Предложение Клебера обладает почти тем же недостатком, что и предложение Робера. Оба не идут дальше требования — отказаться от разгрузки этого парохода. Ни о чем другом они и не помышляют. На самом же деле теперь у нас цель иная, чем была в первые дни, когда начали борьбу против посылки оружия в Индо-Китай. С тех пор многое изменилось, положение стало более сложным, хотя и люди начали лучше во всем разбираться. Сейчас уже недостаточно просто отказаться разгружать пароход. Теперь весь вопрос в том, смогут ли докеры помешать этому гнусному плану — доставлять американские грузы в наш порт. Не надо забывать, что эту работу могут выполнить за нас другие, действуя под нашей маркой, и на следующий день вся грязная пресса объявит: пароход разгружали местные докеры. Враг и не на такое способен!.. И даже не исключено,
И народ будет с нами. Всякий раз, когда мы обращались к массам, они поддерживали нас. Результаты всегда превосходили ожидания. Конечно, завтра неудачный день, канун Нового года. Последний день года, это верно, но ведь речь идет чуть ли не о конце света! Так разве можно поверить, что люди не знают этого, не думают об этом. Ради борьбы против войны можно пожертвовать праздником. Ну что ж, завтра увидим, кто победит. Многое зависит и от намерений противника. Но, во всяком случае, мы не дадим застигнуть себя врасплох. Все будут в боевой готовности, на своем посту, лицом к врагу.
Но переубедить тех, кто сегодня нанялся на пароход, оказалось не так легко, как предполагал Робер. А ведь это самое важное. Прежде всего неизвестно, где их искать. Все выходило так, словно они старались не попадаться на глаза. Если исключить тех десятерых, которые явились на биржу с провокатором, нужно было повидать пятнадцать человек. К десяти часам утра удалось увидеть только троих.
А увидеть — это еще не все. Они не смогли устоять утром, когда речь шла о том, чтобы отказаться всем вместе. Тогда любой из них рисковал не больше остальных докеров. Теперь их имена стоят в списке. Предстоит вытягивать каждого из ямы, в которую он попал, для этого надо уговорить его пренебречь опасностью, угрожающей ему лично. А это очень трудно, всякий понимает.
Конечно, в этом есть и их доля вины, о чем тут говорить. Никто их в яму не толкал. Держались бы, как все. Трусам больше всех достается — это уж известно, всегда так бывает. И на войне — погибает тот, кто бежит.
Но нельзя их только обвинять, надо учесть и смягчающие обстоятельства: положение в тот момент было неясное, да и коммунисты вели себя не очень уверенно. Кроме того, сейчас их можно лишь пожалеть, они наверняка переживают душевную драму. С одной стороны — опасность, которой подвергает себя каждый из них, с другой — осуждение всех товарищей, а потом и всего населения. А осуждать их будут, это с каждым часом становится все очевиднее, хотя еще сегодня утром их поступок не казался таким уж преступлением. Они уже чувствуют, как общественное осуждение подступает к ним со всех сторон. Их окружает пустое пространство. Ужасное ощущение одиночества подкрадывается к ним. Настоящий, закоренелый мерзавец ничего этого и не заметит. Ему все равно нечего терять. Но тому, кто впервые оступился, кто впервые сбился с пути… Ему приходится выбирать между полным одиночеством и потерей работы, — здесь, в наших местах, где работа на войну убивает всякую другую работу…
А сколько вдобавок к этому у каждого своих личных драм, о которых никто и не догадывается… Потребовалась бы уйма времени, чтобы залезть во все закоулки личной жизни каждого… Взять хотя бы, к примеру, Жан-Пьера Гру…
ГЛАВА ПЯТАЯ
Ходить за каждым по пятам
— Чтобы ноги твоей здесь не было! — злобно крикнула Флора.
За Гру резко захлопнулась дверь. Стоя на площадке, он все еще чувствовал на своей спине удары маленьких, слабых кулачков Флоры. Конечно, захотел бы он по-настоящему сопротивляться — она не смогла бы его выставить. У нее не хватило бы сил. Но разве он мог сопротивляться при таких обстоятельствах? Надо потерять всякий стыд, это хуже, чем просить милостыню. Гру только слегка упирался, показывая, что она его выталкивает насильно. Зря Флора устроила такой скандал из-за пустяков, они не стоят того, чтобы порывать отношения между людьми. Можно было поговорить, обсудить, по крайней мере. Но с женщинами…