Пес войны
Шрифт:
Каниэл закусил губу. Интересы всей Рамаллы, не говоря уж о его собственных, требовали, чтобы Гирхарт Пёс жил и здравствовал. И хотя, конечно, не в силах Каниэла предусмотреть все опасности, поджидающие императора, от одной конкретной он его избавить может. И сделать это очень просто - пойти к господину Шармасу и рассказать о готовящемся разговоре.
То есть - донести? Мерзко. К тому же он обещал... Честь дворянина и обыкновенная порядочность требуют держать данное слово. А на другой чаше весов лежит страх. Перед новой гражданской войной, перед возможной гибелью - своей, жены, их будущего ребёнка. Такой вот весёлый выбор...
Видимо, его переживания
Колебался Каниэл несколько дней. Конец его нерешительности положила встреча с императором, когда Лавар представил ему на утверждение закон о даровании гражданства жителям Тинина. Ни о каком восстановлении власти коренным тининцам речь уже, разумеется, не шла. Послушав для вида прения своих бывших союзников, император заявил, что раз они не способны договориться между собой, то корона не достанется никому из них. Кто не согласен - может убираться на все четыре стороны, в Тинине его никто не держит. Тогда в Императорском совете несколько дней ломались копья при решении вопроса, давать ли жителям новой провинции равные права с жителями Рамаллы, и если да, то всем ли. Каниэл обеими руками был за то, чтобы сделать равноправными гражданами всех, невзирая на происхождение и убеждения. К общему решению члены совета так и не пришли, поэтому окончательное решение вынес Гирхарт, поддержавший Каниэла. Когда же кто-то из членов совета заикнулся о судебном преследовании тининских коэнцев за их козни против Сегейрской империи, император, предвосхитив слова своего юридического советника, резко ответил, что в тот момент они не были подданными империи, и её законов, следовательно, не нарушали, а потому ни о каком преследовании не может быть и речи.
Промолчавший весь Совет Дарнилл только поморщился - ясно было, что будь его воля, всех оставшихся коэнцев если не вырезали бы подчистую, то точно лишили бы всех прав, - но вслух маршал возражать не стал. Теперь Каниэл живо вспомнил этот эпизод, следя за тем, как перо в руке Гирхарта скользит по пергаменту, оставляя размашистую подпись.
– Готово, - Гирхарт помахал листом, высушивая чернила, и спрятал его в папку.
– У вас есть какие-нибудь дела в ближайшие пару часов?
– Нет, Ваше Величество.
– Тогда как насчёт того, чтобы помахать мечом?
– Гирхарт поднялся.
– Давненько мы с вами не разминались.
Они спустились в фехтовальный зал. По дворцу Гирхарт обычно ходил без сопровождающих. Стражи на своих постах салютовали проходящему императору, тот отвечал кивком или взмахом руки. Каниэлу было известно, что Гирхарт знает всех стражников по именам, может запросто заглянуть к кому-нибудь из них в гости, помнит их жён и родственников. Знал Каниэл и то, как это льстит и рядовым, и офицерам, говорящим о своём императоре не иначе, как с восторгом. Да, они, без сомнения, с радостью отдали бы за него свои жизни, но в любой обороне можно найти лазейку.
– Ваше Величество, а вы не опасаетесь покушений?
– неожиданно спросил Каниэл.
– Ведь одно уже было.
– Даже не одно, - спокойно ответил Гирхарт.
– Меня тут недавно отравить попытались. Но это
– Вспомнил несколько занятных примеров из древности. Простите за пустое любопытство, но как же вам удалось спастись?
– Он сам себя выдал. Отравителям следует иметь нервы покрепче.
Каниэл промолчал. Они вошли в зал, он был почти пуст, да и немногие тренировавшиеся в нём тут же испарились после властного жеста монаршей руки.
– А вам самому в голову нечто подобное не приходило?
– неожиданно спросил Гирхарт, когда они уже встали в стойку.
– Нет, - Каниэл от неожиданности едва не пропустил выпад, - никогда.
– Отрадно слышать, - Гирхарт попытался зайти с другой стороны.
– Знаете, когда я только начинал, смерть казалась мне едва ли не предпочтительнее правления. Пусть всё летит к демонам, не огорчусь, думал я. А теперь понимаю, что ошибался. Я не хочу умирать, и терять корону тоже не хочу. Я не желал власти, но, коль скоро она мне досталась, я её не отдам.
Каниэл молчал, сосредоточившись на бое. С чего бы это императора потянуло на откровенность, с некоторой досадой подумал он. Впрочем, я сам начал.
Император ударил, но Лавар отбил удар и сумел дотянуться до противника кончиком клинка. Гирхарт опустил оружие и отступил на шаг, как показалось Каниэлу, пряча досаду.
– Увлёкся, - хмуро бросил он.
– У кого вы, кстати, учились?
– У Растона, Ваше Величество.
– Занятно. Выходит, у нас с вами был один и тот же учитель.
– Вы жили в Коэне?
– спросил Каниэл.
– А как же, - хмыкнул император.
– Мы с вами даже встречались. Мельком, правда.
Каниэл напряг память, но ничего не смог вспомнить.
– Это было до войны?
– Смотря какой. После Внутренней, но до Императорской.
Каниэл нахмурился. В год начала второй гражданской войны, которую теперь называли Императорской, ему было двадцать лет. Был ли у него в юности знакомый, похожий на Гирхарта Пса?
– Не трудитесь, - император с усмешкой наблюдал за его потугами.
– Раз не вспомнили раньше, не вспомните и теперь.
Каниэл неопределённо пожал плечами. Раньше он считал, что Гирхарт - рамалец. Конечно, многие из рамальцев жили в Коэне, но не мог ли Гирхарт быть коэнцем? Вряд ли. Что могло заставить коэнца пожелать гибели собственному городу? Если он был из кравтийцев, понятно, почему он выступил против Серлея, но разрушать саму Коэну? Зачем?
– Зачем Вам понадобилось разрушать Коэну?
– неожиданно для себя спросил он.
– Верите ли, я этот вопрос сам задавал себе неоднократно, - отозвался Гирхарт.
– Но вразумительного ответа найти так и не смог. Наверно, такова была воля Богов. Я даже не могу сказать, что будь у меня возможность вернуться назад, я поступил бы иначе. Нет, скорее всего, пошёл бы по той же дорожке.
Он взял сброшенную на время тренировки куртку и натянул её. Потом глянул на Каниэла и улыбнулся.
– Сожалеть о том, что было - бесплодное занятие. Мы живём в том мире, в каком живём, и нужно принимать его таким, каков он есть. Я наворотил кучу глупостей, признаю, но я пытаюсь их исправить. И это всё, что я могу сделать. Если я ударюсь в покаяние или удавлюсь, никому легче не станет.
– А кое-кому станет тяжелее, - заметил Каниэл. Куча глупостей, надо же...
– Впрочем, это мнение разделяют не все. Недавно я имел интересный разговор с господином Орнареном...