Песенка для Нерона

Холт Том

— Слушай, — прошептал он.

— Ммм?

Он посмотрел на меня.

— У меня мало времени, — сказал он. — От них труднее избавиться, чем от камешка в башмаке. Ты вправду потерял память или это очередная афера?

Когда я был маленький, на краю нашей деревни в Аттике жил старикан, и, помню, один раз я с ним разговорился, во время сбора оливок. Он сказал мне: сынок, с тобой не случится ничего плохого в жизни, если ты всегда будешь поступать правильно и говорить только правду. Вскоре после этого он умер — то ли от какой-то ужасной болезни, то ли его зарезали воры, забыл —

но этот совет я запомнил на всю жизнь. Самое важное слово, конечно — «всегда». Без «всегда» он не работает. Если ты идешь по жизни, обманывая и не говоря ни слова правды, и вдруг решаешь попробовать остановиться — ты в говне.

Поэтому да, я действительно хотел сказать Луцию Домицию правду, поскольку это было бы правильно, но для правды было слишком поздно: я опоздал на тридцать с лишним лет. Кроме того, если б я сообщил ему, что симулировал потерю памяти, чтобы подбить клинья к девушке, в то время как нас преследует маньяк, способный выследить человека в любом месте империи и вручить ему деньги, пока тот спит, он бы охренел. И был бы совершенно прав, ибо если бы все было наоборот и я обнаружил, что он мне врет, я бы ему все легкие столовой ложкой вычерпал.

Поэтому я применил свой особый бессмысленный взгляд.

— О чем ты, блин, говоришь? — сказал я.

— О боже, — он закатил глаза (то еще зрелище). — Ну ладно, — сказал он. — То, что я сейчас скажу, может показаться немного странным. Ты готов?

— Зависит от того, что ты сейчас скажешь, — сказал я.

— Прекрасно, — он набрал побольше воздуха. — В общем, так. Ты помнишь, я говорил, что тебя зовут Эвтидем, ты живешь в Коринфе и мы с тобой продаем сушеную рыбу.

Я кивнул.

— Верно, — сказал я. — На самом деле, мне кажется, что я и сам начинаю что-то припоминать.

— Сомневаюсь, — сказал он. — Потому что все это ложь. Ни капли правды в этом нет.

Я приподнял бровь.

— Серьезно?

— Серьезно. И меня зовут не Писистрат, я не двоюродный брат твоей жены.

Ну, никто мне этого и не говорил, так что ничего страшного.

— Так почему ты сказал мне, что...

— Я врал.

— Ох.

Я не хотел облегчать ему задачу. Не знаю почему, но я все еще трепетал после беседы с Мирриной, а он торчал тут с отчаянно серьезным выражением на лице. Нет мне прощения. Я вел себя как ублюдок. Наверное, это от незнания, кем был мой отец.

— Правда такова, — продолжал Луций Домиций, — мы с тобой пара воров на доверии. Мы обманываем людей и так зарабатываем на жизнь. Аминту с братом мы обмануть не пытаемся, впрочем, потому что они в самом деле спасли твою жизнь.

— Понятно, — сказал я. — Так почему мы им врем?

—А. Ну, это неприятный момент. На нас кто-то охотится.

— В смысле, разыскивает нас? Обманутые нами люди?

— Возможно, — сказал Луций Домиций. — Самое пугающее, что мы не знаем, кто это. Но они следуют за нами от самой Сицилии — последний пункт нашего маршрута — они отыскали нас здесь, и оставили нам немного денег, пока мы спали.

— Понятно, — сказал я. — Они дали нам денег, и при этом, говоришь ты, мы от них убегаем. Зачем?

Он скорчил рожу.

— Сложно объяснить, —

сказал он. — Но давай проясним несколько моментов. Тебя зовут, — продолжал он, — Гален.

— Гален, хорошо.

— А меня зовут... ну, ты зовешь меня Луцием Домицием.

—Это настоящее твое имя?

— Ну, да, —сказал он. —Настоящее. По крайней мере, часть настоящего. Если полностью — Луций Домиций Агенобарб...

— Это же римское имя?

— Да. Я римлянин. Так вот я говорю, что мое настоящее имя Луций Домиций Агенобарб Нерон Клавдий Германик Цезарь Август.

Я хихикнул.

— Очень длинное имя, — сказал я.

— Не говори. Но смысл в том, что ты единственный человек в мире, который знает, кто я такой.

— А я знаю? Ладно, предполагаю, что знаю, раз ты так говоришь. Но только, понимаешь, не помню.

Он прикрыл глаза.

— Слушай, — сказал он. — Ты же помнишь про императора Нерона?

Я кивнул.

— Ублюдок, — сказал я.

— Именно. Ну так вот, он — это я. Я это он.

— Не городи чепухи, — сказал я. — Нерон мертв. И хрен с ним.

— Нет, он не мертв. В смысле, я не мертв. Я очень даже жив. Я имитировал свою смерть с помощью твоего брата, и с тех пор мы с тобой бродяжничаем. Десять лет.

— Зарабатывая на жизнь обманом?

— Да.

— И на самом деле ты переодетый римский император.

— Верно.

— Извини, — сказал я. — Не верю ни единому слову.

Сам себе сердце разбил, уверяю вас. Выражение лица у него стало такое, что и судебный пристав бы разревелся. Но на этой стадии было уже слишком, слишком поздно откатывать, так что я более или менее застрял, а играя свою роль, я должен был делать это убедительно. Это не просто — лгать человеку, которого ты знаешь десять лет (если это, конечно, не ваша жена).

— Мне жаль, — сказал он, — но я не могу это доказать. В смысле, я не могу представить тебе клятвенное свидетельство, заверенное претором или что-то в этом роде, — он мрачно рассмеялся. — Проклятье, я потратил столько усилий, чтобы не быть Нероном, что лишился, похоже, способности быть собой. Все что я могу сказать — если я не Нерон, то какого хрена мне им притворяться? Можешь придумать хотя бы одну достойную причину, по которой кто-то станет выдавать себя за самого ненавистного человека в истории?

Тут он был прав, конечно.

— Ты все верно говоришь, — сказал я. — Но это может быть хитроумным встречным обманом. Ну, допустим, ты действительно жулик, а я на самом деле богатый простак, которого ты пытаешься обдурить. Может, не слишком убедительная версия, но все равно гораздо более вероятная, чем история с мертвым императором.

Ну, это его на некоторое время заткнуло. Действительно, версия была складная, потому что на самом деле это весьма разумная схема: зацепляетесь языками с каким-нибудь типом в таверне, роняете, вроде как случайно, что вы некий разыскиваемый преступник. У вас вроде как есть толстая заначка, но вы не решаетесь вернуться к ней, опасаясь быть пойманным, поэтому предлагаете продать карту, где искать ваше золото. Я даже запомнил ее на будущее. Корка за коркой — на буханку наскребешь, как выражаются у нас.