Песенный мастер
Шрифт:
После этого Эссте подошла к компьютеру и включила обогрев высокого Зала. камни под ее ногами тут же сделались теплее.
А потом она взяла свое одеяло и одеяло мальчика и прикрыла ими Анссета, все так же спящего на столе. Он легонько пошевелился, что-то пробормотал, но не проснулся.
23
Когда Анссет проснулся, его лицо было таким же недвижным и застывшим. У него болела голова, а там, где занозы поранили лицо, он испытывал жжение. Но вместе с тем он чувствовал, как что-то прохладное касается его лица, и там, куда оно прикасалось, жжение уходило. Он приоткрыл глаза. Над ним склонилась Эссте, накладывая мазь на ранки.
— Я не выпрыгнул. Они говорили мне, но я не прыгнул.
Эссте не ответила, не сказала ни слова, и это ее молчание было для мальчика ударом, оттолкнувшим его в самого себя, после чего вновь вернулось ощущение борьбы. Воды снова обрушились ему навстречу, громаднейший водоворот поднимался все выше и выше, а сам Анссет уже был в самой высокой точке, и не было такого местечка чуть повыше, куда он мог бы убежать. Он поглядел вовнутрь себя, но там тоже не было спасения, и когда вода коснулась его, ухватила его за ноги и потащила в омут, мальчик закричал. Этот крик наполнил весь Высокий Зал, отразился от каменных стен и поглотился туманом.
Сам же он уже не был в Высоком Зале. Его втянуло в мальстрем. Вода сомкнулась у него над головой. Закручиваясь все быстрее и быстрее, Анссет погружался все глубже и глубже, прямо в раскрытую пасть тех страхов, что ждали его внизу. Один за другим они заглатывали его. Он чувствовал, как его проглатывают, массивные гладкие мышцы протаскивают его от глотки к глотке — горячие, сырые пещеры, где он не мог дышать.
А потом он вошел в комнату. Он все шел и шел, но ни на шаг не продвигаясь далее. И вот тут-то, оставаясь в одиночестве, где не было никаких других звуков, он услышал ту песню, которую так искал. Он услышал песню и увидал певца, но видеть или слышать он в действительности не мог, потому что у певца не было лица, которое он мог бы узнать, а сама песня, и неважно, как внимательно он слушал ее, ускользала в тот же самый миг, когда он прислушивался к ней. Он не мог найти ее мелодию в своей памяти; в любой момент, как только он видел глаз, другой глаз исчезал, как только он смотрел на губы певца, замеченный ранее глаз куда-то исчезал.
Больше Анссет уже не шел, хотя в нем не было памяти о женщине, лежащей на кровати. Анссет протянул руку и коснулся ее лица. Его прикосновения к ее губам, глазам, щекам были очень нежными, и голос пел: «Би — ло — бай. Би — ло — бай», но в тот же миг, как мальчик понял слова, он тут же потерял их. Он их утратил, и тут же накатил туман, заглотив лицо в себя. Анссет тянулся к нему, схватил, схватил крепко; она не должна была исчезнуть от него в тумане, который сам был белыми и невидимыми лицами, что заглатывали женщину. Теперь он держал ее изо всех сил, мальчик не мог позволить отпустить ее, ничто не могло оттянуть ее от него.
И вновь он слышал песню, это была та же самая песня, в которой на сей раз были такие слова:
Никогда не буду пугать тебя, Я всегда помогу тебе. Если ты голоден, Я поделюсь с тобой едой. Если у тебя неприятности — Знай, что я твой друг. Я люблю тебя сейчас, И конца у этой любви нет и не будет.Теперь
24
Анссет лежал, перевесившись через колени Эссте, его пальцы отчаянно вцепились в ее волосы, как вдруг он прекратил трястись всем телом, его челюсти разжались, глаза обрели способность сфокусироваться, и мальчик увидал ее.
— Мама! — закричал он, и в его голосе не было песни, а только лишь детская радость.
Эссте открыла рот, из глаз ее покатились слезы и продолжали литься, когда она прижималась к щекам Анссета и пела песню, исторгающуюся из самых глубин ее сердца.
— Анссет, сынок мой единственный.
Он плакал и прижимался к ней, а она бормотала ему бессмысленные слова, пела ему самые ласковые песни и крепко прижимала мальчика к себе. Они лежали на одеялах в согревшемся Высоком Зале, а за стенами бушевала гроза. Когда Эссте прижимала к себе его израненное личико, она снова плакала; два тайных местечка были вскрыты, и она не знала, которому из них уделить большую заботу. Она сама поместила мальчика сюда, в молчание, для того, чтобы излечить его, только Анссет вознаградил ей ее заботу. Так что она, тоже, излечилась сама.
25
Был полдень четырнадцатого дня. Солнце пробивалось через щели жалюзи на западной стене. Анссет и Эссте сидели на полу Высокого Зала и пели друг другу.
Песня Анссета была беспорядочной, хотя сама мелодия была чистой и отточенной, а в словах песни была агония потери и одиночества времен его взросления; но агония трансформировалась, меняясь по ходу песни и гармонизировалась с бессловесной песней Эссте, которая говорила: не бойся, не бойся, не бойся… Когда Анссет пел, руки его танцевали, нежно поглаживая руки Эссте, ее лицо плечи; они то прятали ее ладони в своих, то отпускали их. Во время пения лицо его светилось, глаза жили, все его тело говорило столько же, сколько и сама песня. И хотя голос рассказывал про память о страхах, тело говорило о том, что здесь есть и любовь.
26
Рикторс Ашен не знал, что и делать. Майкел настаивал. Его Певчая Птица должна была прилететь на Землю вместе с Рикторсом Ашеном. И в то же время Рикторс знал, что ничего не добьется угрозами или насилием. Ведь это же был не какой-то представитель или зарвавшийся диктатор полузабытой планеты, где само имя императора могло вызвать страх. Это был Певческий Дом, а он был старше самой империи, древнее многих миров, он был даже старше любого правительства в галактике. Здесь не признавали национальности, авторитета, целей — ничего кроме своих песен. Рикторс мог только ждать, зная, что любая задержка взбесит Майкела, и зная, что силой в Певческом Доме ничего не добьешься.
Но сейчас, по крайней мере, Дом отнесся к посланнику императора серьезно. К нему приставили всезнающего Песенного Мастера, мужчину по имени Онн, в каждом слове которого было заверение, хотя на самом деле он ничего вообще и не обещал.
— Для нас большая честь принять вас тут, — сказал Онн.
— Наверное, так оно и есть, — весело ответил ему Рикторс. — Вы уже в третий раз говорите об этом.
— Ну, вы же знаете, как это бывает, — ответил Онн с доброй улыбкой. Я так мало встречаю людей со стороны, что даже не знаю, что и сказать. Навряд ли вам будет интересно слушать всякие сплетни про Певческий Дом, но это все, что я знаю и о чем могу говорить.