Песенный мастер
Шрифт:
Они не пришли той же дорогой, это точно. Тем не менее, Анссет, казалось, прекрасно знал, куда они направляются. Киарен подумала, что он предпочитает обойти те коридоры, где их могли ожидать гвардейцы. Кроме того, он избегал и дверей. Но вот он вторься в большой зал через главный вход, который стоял открытым.
Киарен добралась до двери в мгновение после Анссета, но он уже пересек половину зала, направляясь не в сторону Рикторса, но к Крысе. Внезапно он взвился в воздух, и девушка ожидала, что в этой атаке ярости он уничтожит императорского
Но уже в следующий момент Анссет с Крысой сцепились в бою. Никакое движение Анссета не было способно пробить защиту Крысы; ни единый удар Крысы не достал тела Анссета.
В конце концов, обессиленные, они застыли в страшном клинче; каждый боялся пошевелиться, чтобы противник не использовал это движение против него. Губы Анссета очутились у самого уха Крысы. Он тихо застонал, в отчаянии, что не может выразить своей муки ни телом, ни голосом. Он не мог убить, не мог запеть, и не мог найти никакого иного способа, чтобы извергнуть из себя то, что требовало выхода.
Крыса с триумфом шепнул ему на ухо:
— А ты ничего не забыл.
Рикторс отозвался с трона, на котором снова уселся, успокоившись тем, что Ассет напал не на него, успокоенный тем, что никто из противников не мог добиться перевеса.
— И как ты думаешь, Анссет, кто научил тебя убивать подобным образом?
— Я убил своего учителя, — ответил парень.
— Это тебе сказали, что ты убил его, — возразил ему Рикторс. — Все это было ложью.
— Никогда тебе не сравниться со мной, — заявил Крыса.
— Ты же служил Майкелу, ты присягал ему на верность, — сказал Анссет.
— Служу императору, — ответил на это Крыса. — Майкл был стар.
И это было одним предательством, одним ударом больше, чем следовало. Что-то лопнуло в Анссете. Плотина рухнула, и вся боль, накопленная долгими месяцами, когда он считал, будто Певческий Дом не желает его, вся печаль над увечьем Йосифа, все бешенство на ложь Рикторса, все переполняющая его ненависть и желание мести, которых он не мог выразить — все это в одно мгновение вырвалось наружу.
Анссет снова запел.
Но это не была изящная песнь, как все предыдущие. Анссет за годы молчания много утратил из собственной техники, он уже не старался, чтобы заполнить голосом все помещение или извлечь из мелодии все нюансы. Это была песнь инстинктивная, она не основывалась на умениях, привитых Певческим Домом, а исключительно на имеющейся в нем самом силе, которую Певческий Дом открывал очень постепенно; эта сила позволяла ему досконально понять сердца и мысли людей, формировать их, манипулировать ими и менять, пока они не начинали чувствовать то, что Анссет приказывал им чувствовать.
Песня звучала ужасно, даже для Киарен, которая стояла под стеной, и которая не понимала всего, ведь эта песня была не для нее.
Но для Рикторса, который понял практически все, это было концом света.
Все его преступления вернулись из прошлого и, вопреки его воле,
Ведь песнь продолжалась.
Она истекала дальше, наполненная красками любви Анссета к Рикторсу — преданной; любви Майкела к Анссету — уничтоженной; робкой, ласковой и страстной ночи Анссета с Йосифом — утраченной навечно. Песня покрылась мраком отчаяния Анссета, когда из его тела вырвали наибольшую радость, которую он мог познать, и заменили ее наигоршим страданием, которое только он мог вынести. Глубинная боль и отчаяние заполнили воздух, они были усилены долгими — долгими месяцами молчания, когда Анссет потерял свои песни и частично утратил Самообладание. Теперь же это Самообладание он просто отбросил.
Теперь его уже ничто не удерживало.
Дворцовый мажордом слышал песню Анссета словно предсмертный скулеж лесного зверя, но никакой другой звук из зала не исходил. А потом мажордом услышал вопль Рикторса. Он вызвал стражу, побежал в зал; открыл дверь; увидел.
Анссет, с лицом поднятым к потолку, песнь истекает из его горла словно вулканическая лава, на первый взгляд — бесконечная, на первый взгляд — смертельная для всего света.
Разбросанные руки, растопыренные пальцы, широко расставленные ноги, словно земля дрожала, и парень едва мог стоять выпрямившись.
Киарен, сжавшаяся под дверью; она плачет над теми фрагментами песни, которые смогла понять.
Рикторс Майкел, император всего человечества, валяется на полу, скулит, умоляет простить его, ползет в поисках места, куда песня не доходит. Только песня нашла его и нашла цель настолько точно, что он лишился рассудка. Рикторс порвал на себе одежду, кровь стекала с лица, которое он раздирал ногтями. Всего час назад он был спокойным и неприкасаемым; теперь же песнь его победила.
Но не вся песня. Некоторые ее фрагменты Рикторс Майкел понять не мог.
Эссте была права в отношении Рикторса, когда почувствовала, что, точно так же, как перед тем Майкел, он знал границы жестокости. Рикторс, точно так же, как и Майкел, любил человечество и чувствовал свою ответственность за человечество. Если и убивал, то по необходимости. Когда же достигал своей цели, убивать прекращал. Рикторс не понимал всей песни, ибо, хотя в нем было больше жестокости, чем подозревала Эссте, была в нем и доброта.
Только песня в какой-то своей части рассказывала о смерти и о любви к смерти; она говорила об убийстве и любви к убийству. Песнь провозглашала, что необходимо понести наказание за преступления, и что единственной ценой за это является только смерть, и лишь тот, кто полюбил смерть всем сердцем, способен заплатить такую цену.