Пешком над облаками

Садовников Георгий Михайлович

— Ошибайтесь, юнга, не бойтесь ошибок. От этого не застрахованы даже капитаны, адмиралы и сами морские министры. А для юнги иногда делать ошибки даже полезно. И когда вы полагаете попасть ко мне ненароком в следующий раз? Нельзя ли узнать хотя бы приблизительно? — спросил капитан с живейшей заинтересованностью.

Я пообещал сделать это как можно скорее.

Словом, окажись в это время в каюте третье лицо, оно бы не нашло ни малейшего изъяна в нашей беседе. Мы держались так, как и положено капитану известного корабля и человеку, который является всего

лишь юнгой.

Выйдя из капитанской каюты, я побежал прямо на ют, надеясь найти там Толика и потолковать с ним по душам. Пока нам неизвестен способ его передвижения в пространстве, мальчик может в любой момент убежать с корабля, как бы внимательно мы ни следили за ним.

Толик, к моему удовлетворению, словно специально ждал меня на юте. Он лежал на животе, подставив маленькую мускулистую спину лучам солнца.

Рядом с ним сидел, обнаженный по пояс, мой закоренелый противник Пыпин и, грея на солнце жилистый белый торс, поучал:

— А почему ты должен слушаться Ваньку? Что это такое? Дома слушайся отца и мать и, понимаешь, школу. А здесь хочет командовать этот. Да кто он такой? Юнга — вот и всего! А юнга не может считаться взрослым!

Неподалеку от нас, метрах в десяти, прошел белый электроход с туристами. На палубе гремела музыка, пассажиры купались в бассейне, играли в настольный теннис, гуляли в модных костюмах.

Когда электроход пронесся мимо и шум его винтов затих вдали, Толик живо спросил:

— Дядя Пыпин, а почему вы избрали для своих безобразий какой-то невзрачный буксир? Пассажирский лайнер гораздо больше, и на нем тысячи туристов.

— Видишь ли, цель их недостаточно гуманна. Сейчас они главным образом заботятся о своем отдыхе. И значит, они недостойны моего внимания, высокомерно произнес Пыпин.

— А самый достойный юнга Иван Иваныч?! — воскликнул догадливо Толик.

— Ну, с ним-то у меня особые счеты, — угрюмо буркнул старый хулиган.

Увидев меня, Пыпин повалился на спину, закрыл глаза и захрапел, притворяясь спящим.

И хотя я обычно двигаюсь легко и бесшумно, даже бесшумней кошки, Толик почувствовал мое присутствие и задиристо спросил, подняв голову:

— Юнга, вы что-то хотели сказать?

— Хотел, но, признаться, уже позабыл, — сказал я, покосившись на Пыпина.

Я еще не имел ни малейшего представления о тайне, окружавшей Толика Слонова. Но чутье шепнуло мне, что, если Пыпин ее узнает, быть большой беде. Я решил пока уклониться от разговора.

— Чего же молчишь? А ты постарайся, постарайся вспомнить, — сказал мне Пыпин, не поднимая век. — Не бойся, я ведь сплю как убитый.

Я понял, что Пыпин уже что-то заподозрил, и, чтобы разрушить его пока еще зыбкие подозрения, молча стащил с себя просоленную морями и вылинявшую тельняшку и беззаботно устроился рядом с ними.

ГЛАВА II, в которой я и Пыпин приближаемся с разных сторон к разгадке тайны Толика Слонова

Весь

день Пыпин ходил за нами по пятам, надеясь подслушать наш разговор и открыть для себя тайну Толика, существование которой он сразу заметил своим наметанным глазом. Я, в свою очередь, боялся оставить Толика наедине с Пыпиным, опасаясь, что хулиган тут же окажет на еще духовно не окрепшего мальчика свое дурное влияние. И точно: стоило мне все-таки отлучиться всего на две минуты, чтобы нечаянно натолкнуть штурмана на одну очень важную мысль, как, вернувшись, я увидел, что Пыпин снова нашептывает на ухо Толику что-то обольщающее. А мой острый слух позволил мне разобрать слова, произнесенные Пыпиным.

— Поверь мне как твоему верному другу, Толик, не давай никогда честного слова. Его изобрели нехорошие, злые люди, чтобы лишить нас свободы, — шептал хулиган, вожделенно поглядывая на баллон с дымом, парящий высоко за нашей кормой.

При моем появлении Пыпин напустил на себя вид, будто его волнует совсем иное, и закричал, глядя на пролетающего мимо альбатроса:

— Смотри, Толик, какая чайка летит!

Я знал этого альбатроса. Его звали Димой. Мы каждый раз встречали его, когда проходили в этих широтах.

— Это не чайка. Альбатрос! — засмеялся Толик, заметив, к моему облегчению, невежество Пыпина.

— Я и хотел сказать: альбатрос, — начал изворачиваться хулиган. — А вообще-то, кому нужна эта зоология? Какая разница: чайка или альбатрос? — Но тут он вспомнил о моем присутствии и прервал свою растленную пропаганду.

Поздно вечером мы все втроем отправились спать в кубрик. Я долго лежал, затаившись в темноте, чувствуя, что ночью должно что-то случиться. И вдруг до меня донесся шепот Толика:

— Иван Иванович, вы спите?

И тут я оплошал, чего со мной почти никогда не бывает, и вместо того, чтобы притвориться спящим, опрометчиво сказал:

— Да вот не спится что-то.

— А вы, дядя Пыпин?

Я понимал, что хулиган уж ни за что не позволит себе такой обидный просчет, какой допустил я. Но Толик и его застал врасплох, и Пыпин тоже сказал:

— И мне что-то сон не идет. Все вспоминаю одну очень милую подворотню. Тьма там стоит, хулигань — не хочу.

— А я думал, вы спите, — разочарованно произнес Толик.

И тогда мы с Пыпиным дружно захрапели. Каждый из нас старался храпеть громче другого, и вскоре между нами даже установилось соревнование.

— Хрр… шш, — говорил я, что означало: «Я сплю очень крепко».

— Хрр… чучу, — говорил Пыпин, и это в переводе на язык бодрствующих звучало так: «Я сплю еще крепче».

Тогда я возразил:

— Хрр… Хрр… Хрр… — то есть: «Крепче все-таки сплю я».

— Нет, хрр… нет, хрр… — отвечал Пыпин.

Мы увлеклись этой жаркой дискуссией и не заметили, как Толик слез со своей подвесной койки и выскользнул за дверь. Я, как и следовало ожидать, опомнился первым и, записав свой храп на кассетный магнитофон, оказавшийся совершенно кстати у меня под рукой, оставил аппарат включенным и тоже выскользнул из кубрика.