«Пёсий двор», собачий холод. Тетралогия
Шрифт:
— А шпоры золотят? Соскабливается же.
Парень попался не слишком острый умом, но это было идеально.
— Для меня — золотят. А теперь скажи мне, где мы находимся. Адрес.
— А ты покажи сперва вторую.
Гныщевич разулся и помахал последним сапогом. Разуваясь, он вспомнил, что нужно говорить потише и по возможности прислушиваться к тому, что происходит за дверью.
— Швартовая, 8, — удовлетворился парень.
Припортовый. Tres bien. Если бежать — то недалеко.
Дальше мысль
— Слушай меня внимательно, я дам тебе поручение. Очень простое. Ты найдёшь для меня кое-кого, передашь сообщение, а потом, если попросят, вернёшься ко мне и расскажешь ответ. За это получишь вторую шпору сейчас и золотые завтра. D'accord?
— Ты ж сказал, что вторую — если просто послушаю!
— Я не сказал, что слушать нужно только меня.
Парень глубоко задумался. Усевшись перед окном на корточки, он вертел сапог в руках, что только не пробуя шпору на зуб.
— Ты что, подрался с кем-то, что ли?
Ответ пришёл Гныщевичу бурей вдохновения.
— Хуже, — доверительно хмыкнул он, — у одного важного человека чересчур жизнерадостная жена. Но красивая… Она, понимаешь, с ребёнком была — ну, как это, на сносях. А недавно разродилась — ну и захотела d’amour. А муж узнал.
— Вот и Санька такая же стерва, — парень сочувственно нахмурился, — все они стервы. — Он уставился на собеседника: — Погоди, а я тебя вроде где-то видел.
— Так я ж портовый. Тут рядом хожу.
Близость к портовому парню явно польстила.
— И что, — оживился он, — эти, которые жёны важных, гуляют с портовыми? Так бывает?
— Гуляют-гуляют, иногда и по пять раз на дню. Я тебе говорю, это не я ей — она мне письма писала! Надушенные, всё как надо. А теперь вишь как. — Гныщевич прищурился и оценил восторженность спасителя. — Слушай, я смотрю, ты парень с понятием. Наши ребята такое ценят. Сбегаешь куда скажу — я тебя потом кое с кем познакомлю.
— А Рваного знаешь?
— Двух, — не смутился Гныщевич, — а ещё того знаю, под которым они ходят. — Парень был приобретён с потрохами. — Значит так. Ты сейчас шпору сними — она твоя по праву, а сапог мне верни, а то что я тут босой как шельма. И слушай внимательно, запоминай — забывчивость наши ребята не ценят. Надо будет одному человеку передать привет от Баси.
Гныщевич подробно изложил, что ему нужно от любых тавров-полицейских (уж те-то донесут привет от Баси Цою Ночке), и отпустил парня с миром. Мысль о свидании с таврами (или полицейскими?) того припугнула, но Гныщевич напомнил, что Рваный такой ерунды не боится. Ни один.
Дальнейшее было просто: вернуть отвёрнутую доску на место и ждать.
Сапоги его сгубили, сапоги его и спасут.
Парень вернулся часа через полтора (Гныщевича успели за это время единожды напоить, но более ничего не случилось). Получив вторую шпору, всё донимал
Гныщевич мерил подвал шагами до темноты. Это было долго, но в то же время не так долго, как прежде. Мысли всё равно смешивались, и он уже клевал носом, когда по полу прощёлкал прилетевший из окна камушек. Ожидал он ножа, но, с другой стороны, нож некуда было бы спрятать.
Лишний раз проверив верёвки на руках, Гныщевич глубоко вдохнул и постучал ногой в дверь. Ему открыл строгий солдат.
— Je suis pr^et, — мрачно изрёк Гныщевич. — Я готов.
— Что готов?
— Сам знаешь что! С генералами говорить.
— Они без тебя решат, когда ты готов.
— Не пори чушь, — Гныщевич старательно смотрел в сторону. — Они ждали, когда я допекусь. Ну вот, допёкся. Лови момент.
— Ну жди, — неуверенно отозвался солдат и пошёл советоваться с начальством.
Конечно, начальство момент ловило. Только дорога до комнаты, подготовленной для беседы, оказалось совсем не такой, как помнилось.
Потому что его вели в другую комнату.
Гныщевич сосредоточил мысли на верёвках и не позволил себе делать из этого выводов.
Другая комната от прошлой отличалась — генералы надумали поупражняться в остроумии. Ну или у них там в старой кто-то умер. Та была обставлена скупо, по-деловому: большой стол, стулья вокруг да секретер в углу. А эта оказалась жилой. Диванчики, буфет, гардины на окне, коврик. Дверь в следующую комнату.
— Чаю? — с издёвкой предложил Стошев, когда Гныщевича усадили в кресло с цветастой и мягкой обивкой. Сцена вышла de grande classe.
— И закончить свои дни с пеной у рта? Воздержусь.
— Воля ваша, — пожал плечами тот. — Вы что-то хотели нам сказать.
Генералы в самом деле пили чай — даже Йорб. На низеньком столике возле их кресел румянился бочком средней руки сервиз. На коленях Каменнопольского лежала раскрытая книга.
Жутковато было бы предположить, что они не позируют, подумал Гныщевич, но ухмылку подавил. Они ожидают увидеть человека, чьи принципы поломались. Такие не размениваются на сервизы.
— А что тут говорить, — буркнул сломленный человек. — Ваша взяла.
— Вы готовы подписать указ об упразднении чина градоуправца? — Каменнопольский оживился, как давешний парень со шпорами. Как пить дать это всё он сочинил. Йорб оживление воспринял недовольно.
— Да. — Только руки не развязывайте пока, c’est une surprise. — Но у меня есть условие.
— Увести, — отрезал Йорб. В дверь просунулась голова строгого солдата, но Гныщевич заверещал:
— Ну погодите же вы, дайте мне сказать! Я бы не приходил, если бы не думал, что вы можете моё условие принять!