«Пёсий двор», собачий холод. Том IV
Шрифт:
— Это недёшево будет стоит’, — выдал Цой Ночка своё, comme on dit, коронное после взвешенной паузы. Гныщевич позволил себе на секунду спрятать лицо в ладонях.
— Quelle absurdit'e, — пробурчал он. — В нормальном мире это ты бы мне приплачивал. Ну и чего хочешь?
Цой Ночка снова замялся.
— Прекрати комедию! Ты всегда заранее знаешь, что собираешься клянчить.
— Равнинные брат’я.
— Равнинные братья?
— Они победили в своей войне, и тепер’… Тепер’ стало ясно, что не все умеют жит’ мирно. Не все знают, что такое не сражат’ся. Тех, кто не знает, нужно переправит’ в Латинскую Америку.
— Переправляй.
—
Ах вот оно что. Гныщевич откинулся и медленно обвёл глазами кабинет. На столе градоуправца Свободного Петерберга любимое пресс-папье смотрелось куда уместней, чем в казарменной каморке. Тяжёлая факсимильная печать отсвечивала бронзовой рукоятью, а уж книги! Книги нужны были pour d'ecoration — вряд ли многие в Управлении умели читать по-имперски; но каждое утро в кабинет приходила тихая горничная и стирала с кожаных корешков пыль.
Всё вместе это подразумевало ответственность.
— Ты меня на крутость не бери, — отрезал Гныщевич. — Пристало ли! Пристало дерьмо к ботинку, а я руководствуюсь принципами эффективности и здравого смысла.
— Это и ест’ здравый смысл, — подал вдруг голос Плеть. В последние дни он всё больше молчал и стоял за плечом громадной тенью. Вот и сейчас: у окна, незаметно, как если бы он тут случайный человек или предмет декора.
Это тоже грызло. Плеть никогда не был болтуном, но именно поэтому у него имелись… тона молчания. И нынешний Гныщевичу не нравился.
— Поясни.
— Цой Ночка сказал: речь о тех, кто не умеет жит’ мирно. Если не отправит’ их в Латинскую Америку как можно скорее, они отыщут себе другое поле брани. В Латинской Америке — своя война, война с европейскими захватчиками. Это то, к чему они привыкли. А здес’? Тол’ко мирные росские городки, что рядом с Равниной. Брат’я не умеют нападат’, но они не умеют и жит’ в мире. Поэтому они нападут, и станут теми, с кем боролис’, и возненавидят себя.
Гныщевич громко фыркнул.
— Как трогательно ты переживаешь за души равнинных брат’ев, а не за росские городки! Ладно, допустим, их нужно переправить и как можно скорее. Почему я должен делать это публично? И не надо, — поднял он ладонь в лицо Цою Ночке, — не надо мне говорить, что они, мол, хотят почувствовать вкус победы. Это недостаточно веский аргумент.
— Но вед’ ты, мал’чик мой, градоуправец. Ты можешь.
Печать с подписью графа Набедренных так и прыгнула в глаза.
— Oui, c'est ca. Объясни, почему я должен этого хотеть.
— Потому что их много и у них артиллерийские орудия. Всё это не спрячешь. И потому что действоват’ в открытую было бы достойно.
Гныщевич вздохнул. Гнать через Петерберг, пусть бы и четырежды свободный, сомнительного происхождения орудия, которые в ту сторону, небось, тащили по одному и лесами? Грузить их на корабли пребывающего не в себе графа и переправлять через полсвета? C’est un mauvaise id'ee. Но петербержцы уже в некотором смысле привыкли к таврам, а орудия наверняка проволокут за раз. И потом, не зря же город назвали свободным? Могут через свободный город проехать свободные жители Росской Конфедерации или как?
— Хорошо, — решился Гныщевич. — Но взамен я жду от общины идеального послушания. Тавры больше не дружина, тавры теперь настоящая force de police. Уяснил? Никакой больше добровольной помощи, это настоящая ответственность. Круглосуточный патруль улиц, серьёзная работа.
— Солдаты не обрадуются, —
— А солдат не будет. Я им запретил находиться в городе.
Глаза Цоя Ночки вылезли на лоб — даже тот, что кривой.
— Как?
— Так. Генералы, оказывается, градоуправцу не подчиняются, а без Временного Расстрельного Комитета солдаты снова отвечают генералам. Выходит, глава города не контролирует вооружённые силы, должные тут у нас поддерживать порядок. Хорошенькая затея, а? И если глава города, — распалился Гныщевич, — задумает их куда-нибудь отрядить — ну, скажем, помочь с перевозом из Катыжи паровых котлов, — солдаты, оказывается, могут этому самому главе заявить, что он-де ими не командует, у них другие дела имеются! И какие дела? Полигонишки какие-то строить! Ну а раз уж им армейские интересы дороже городских, то и нечего таким эгоистам в городе делать. Rien!
— Но вед’ эти полигоны, наверное, важны? — осторожно предположил Цой Ночка.
— Я решаю, что важно, а что неважно, — огрызнулся Гныщевич. — Полигоны эти — для учений и подготовки новых солдат. Новые солдаты нужны. Как и паровые котлы. Хотят распоряжаться — пусть катятся на полигоны, а городской полицией отныне станут тавры. И вообще — охранять город не солдатское дело.
— «Полицией», — усмехнулся Цой Ночка, — любишь ты, мал’чик мой, словцо откопат’. Но солдаты Охраны Петерберга остаются гражданами Петерберга.
— Без шинелей и ружей — хоть сорок раз. А в качестве солдат — ни шагу за казармы. Только не как раньше, а внутрь.
Потренировав ещё немного мускулатуру губ, Цой Ночка наконец-то смирился со своей участью. Смирился! С тем, что ему предлагают один из важнейших постов в городе!
— Ты всю жизнь мне плешь проедал, что я должен-де с тобой расплатиться! — не удержавшись, гаркнул Гныщевич ему в спину. — Чем это не расплата?
— Лучшая расплата, мал’чик мой, — твои собственные успехи, — смиренно заметил Цой Ночка, и Гныщевич вдруг понял, что не понял, ирония ли это.
И если не ирония, то как к таким речам отнестись. Столько лет пил кровь, а теперь вдруг выясняется, что это была не последняя капля умирающему, а коктейль от жары? Совсем сдурел старикан. Нет, Цой Ночка не таков. Цой Ночка за сентиментальностью своего не упустит.
Дверь за кровопийцей ещё не успела закрыться, как в неё скользнул господин Туралеев, всем своим видом выражая предельную услужливость. От господина Туралеева с Гныщевичем случалось нечто наподобие того, что он испытывал на младшем курсе, когда кто-нибудь косо смотрел на Плеть. Волосы на груди вставали дыбом. Потому что господин Туралеев почитал себя ловкачом, но Гныщевич-то слышал смешки у себя за спиной.
И покуда жизнь не подкидывала возможности преподнести ловкачу урок, с этим оставалось только смириться, так что Гныщевич нацепил медовую гримасу.
— Что у нас сегодня, Анжей Войцехович?
— Ваша корреспонденция, — столь же медово протянул Туралеев пачку конвертов. — После обеда — повторные слушания по охранным мерам в Порту, в прошлый раз мы не пришли к консенсусу, потом…
— Слушания можно отменить, я cette question решил, — перебил Гныщевич, потянулся сначала к перу, вспомнил, скривился и ухватил факсимильную печать, коей и припечатал заготовленную бумагу. — С сегодняшнего дня в городскую полицию производится таврская дружина. Думаю, уж по портовым-то вопросам я сумею найти с ними понимание и без слушаний.