Пески Марса [сборник]

Кларк Артур Чарльз

Норден с трудом сдержался. Как всякий астронавт, он питал отвращение к лишнему грузу и не сомневался, что Гибсон взял уйму хлама. Ну что ж, это согласовано с компанией, и, если груз не выше нормы, не ему сетовать.

— Я скажу Джимми, чтоб он отвел вас в вашу каюту, — сказал Норден. — Он у нас вроде мальчика на побегушках. Многие так начинают — нанимаются в лунный рейс на время каникул. Джимми — парень смышленый. Он уже закончил колледж.

Гибсон не удивился, что тут такой образованный мальчик на побегушках. Он пошел за Джимми, которого явно смущало его присутствие, в пассажирский отсек.

Каюта была крохотная, но хитроумное освещение и зеркальные стены

делали ее больше, а койка на «день» превращалась в стол. Почти ничто не напоминало о невесомости, и путешественник сразу почувствовал себя как дома.

Следующий час Гибсон раскладывал пожитки и экспериментировал с кнопками. Особенно ему понравилось зеркальце для бритья, которое превращалось в иллюминатор. Он никак не мог понять, как это делается. Разложив почти все, он лег на койку и пристегнулся ремнями. Невесомость от этого не исчезла, но все же стало спокойнее.

Тут, в маленькой комнатке, которая должна была стать его вселенной на ближайшие сто дней, он мог забыть разочарование и неприятности, которые омрачили его отъезд с Земли. Теперь беспокоиться было не о чем. В первый раз за долгое время он полностью препоручил свое будущее другим. Приглашения, лекции, договоры — все осталось на Земле.

Робкий стук разбудил его. Сперва Гибсон не понял, где он, потом все вспомнил и расстегнул ремни. Он еще плохо координировал движения и, пробираясь к двери, отскочил, как мяч, от стены, которую условились считать потолком. В дверях, переводя дух, стоял Джимми Спенсер.

— Капитан шлет привет, сэр, и спрашивает, не хотите ли вы поглядеть на старт.

— Конечно, хочу, — сказал Гибсон, — Подождите, сейчас возьму камеру.

С наблюдательной галереи, которая опоясывала «Apec», Гибсон впервые увидел звезды, не затемненные ни атмосферой, ни темным стеклом, — здесь, на ночной стороне корабля, солнечные фильтры были отодвинуты. В отличие от станции «Apec» не вращался: система гироскопов удерживала его в одном положении, и звезды на его небе висели неподвижно. Увидев то, что он так часто и так тщетно пытался описать, Гибсон почувствовал, как трудно ему анализировать свои впечатления; а он ненавидел впечатления, которые нельзя пустить в дело. Как ни странно, не яркость и не количество звезд особенно его поразили. Он видел небо не хуже этого со стратолета или с горных вершин; но никогда раньше он не чувствовал с такой остротой, что звезды окружают его, что они рассыпались до самого горизонта, которого он лишился, и даже ниже, под ногами.

Станция-1 сложной сверкающей игрушкой плавала почти рядом, и не было способа определить расстояние — чувство перспективы исчезло. Удивительно близко послышался голос:

— Сто секунд до старта. Примите нужное положение.

Гибсон машинально напрягся и повернулся к Джимми. Но раньше чем он сформулировал вопрос, его проводник бросил: «Я сейчас!» — и куда-то нырнул. Гибсон остался один.

Следующие полторы минуты тянулись до отвращения долго, только голос мерно отсчитывал время. Голос был незнакомый — наверное, прокручивали запись:

— Двадцать секунд до старта.

— Десять секунд до старта.

— Пять секувд… Четыре… Две… Одна…

Что-то очень мягко подхватило Гибсона, и он заскользил по изогнутой, усеянной иллюминаторами стене. Не верилось, что вернулись низ и верх. Совершенно не ощущалось то безжалостное резкое ускорение, которое сопровождает старт химических ракет, — «Apec» мог разгоняться сколь угодно долго, выходя с нынешней орбиты на гиперболу, которая приведет его к Марсу.

Гибсон быстро приспособился к новой обстановке. Ускорение было маленькое — он весил сейчас килограмма четыре и мог двигаться как хотел. Станция не сдвинулась, и только через минуту он понял, что «Apec» медленно удаляется от нее. Спохватившись, он вспомнил о своей камере, но, пока он решал, какую брать выдержку для шарика, сверкающего на густо-черном фоне, станция очутилась далеко, и ее нельзя было отличить от звезд. Когда она исчезла совсем, Гибсон перебрался на дневную сторону, чтобы снять родную планету. Земля повисла тонким полумесяцем, слишком большим, чтобы уместиться в кадре. Как он и ждал, она медленно прибывала — «Apec» делал еще один виток.

«Вот, — подумал Гибсон, — внизу вся моя жизнь и все мои предки, от первого комочка слизи в первобытном океане. Ни один мореплаватель, покидающий родную землю, не оставлял позади так много. Там — вся земная история. Скоро я смогу закрыть ее мизинцем».

Так думал Гибсон на галерее, когда через час с небольшим «Apec» достиг расчетной скорости и освободился от земного притяжения. Нельзя было определить, когда же наступил и миновал этот миг, — Земля по-прежнему занимала все небо, а двигатели все также рокотали вдали. Только через десять часов их можно было выключить на все время полета.

Когда эти часы прошли, Гибсон спал. Внезапная тишина и полная потеря весомости разбудили его; он сонно оглядел темную каюту и увидел точечный узор в раме иллюминатора. Как и следовало ожидать, звезды были совершенно неподвижны. Не верилось, что «Apec» мчится от земной орбиты с такой скоростью, что даже Солнце не может его удержать.

Не совсем проснувшись, Гибсон потуже затянул ремни. Он знал, что в ближайшие сто дней не почувствует собственного веса.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Тот же звездный узор заполнял иллюминатор, когда гулкие, как колокол, радиосигналы пробудили Гибсона от крепкого, без сновидений сна. Он торопливо оделся и поспешил вниз, на галерею — ему не терпелось узнать, где теперь Земля.

Конечно, жителю Земли странно видеть на небе два полумесяца. Но они были тут вместе, оба в первой четверти, один вдвое больше другого. Гибсон знал, что увидит и Луну и Землю, и все же не сразу понял, что его родная планета меньше и дальше, чем Луна.

К сожалению, «Apec» проходил не слишком близко от Луны, но и так она была здесь раз в десять больше, чем у нас, на земном небе. Вдоль линии, отделяющей день от ночи, ясно проступали кратеры; еще не освещенная часть диска смутно серела в отраженном Землею свете; а на ней — Гибсон резко подался вперед, не веря своим глазам, — да, на этой холодной поверхности светлячками мерцали точки, которых раньше не было. Огни первых лунных городов сообщали людям, что после миллионов лет ожидания жизнь пришла и на Луну.

Вежливый кашель прервал его размышления. Потом кто- то невидимый сказал совсем просто:

— Не зайдет ли мистер Гибсон в кают-компанию? Кофе еще не остыл, и пшеничные хлопья не все съели.

Такого с ним не бывало. Он совершенно забыл о завтраке.

Когда с виноватым видом он вошел в кают-компанию, команда горячо спорила о сравнительных достоинствах различных типов космолета. Говорил доктор Скотт (позже Гибсон обнаружил, что так бывало всегда) — по-видимому, человек возбудимый, легко теряющий самообладание. Его главным противником был суховатый, скептический Бред- ли, которому явно нравилось его поддразнивать. Иногда в бой вступал Маккей; маленький математик говорил быстро, четко, чуть педантично, и Гибсон подумал, что его настоящее место не здесь, а в профессорской.