Песнь Кали
Шрифт:
– Ого! – воскликнул Санджай.– За что это двести рупий?
– За официальное опознание и его оформление, естественно. Затем вам надо сходить в управление муниципальной корпорации на Ватерлоо-стрит. Для посетителей они открыты только по субботам.
– Но это же целых три дня! – воскликнул я.
– А зачем нам туда идти? – поинтересовался Санджай.
– Чтобы заплатить сбор в пятьсот рупий, естественно. За их транспортные услуги.– Служитель вздохнул.– Итак, прежде чем выдать тело, я должен получить справку об опознании, квитанцию об уплате за опознание,
– А-а-а,– произнес Санджай. Он отпустил руку брата Самара.– А где мы возьмем такую лицензию?
– В Бюро лицензий при администрации штата неподалеку от Радж-Бхава.
– Естественно,– сказал Санджай.– И стоит это…
– Восемьсот рупий за каждого усопшего, которого вы желаете перевезти. Существует и ставка за групповую перевозку, если количество превышает пять единиц.
– И это все, что нам нужно? – спросил Санджай, и в его голосе я услышал нотку, знакомую мне по тем случаям, когда он бросался на стенку или лупил бирманских детишек, устраивавших беспорядок во дворе и на лестнице.
– Да-да,– подтвердил служитель.– Не считая свидетельства о смерти. Это я сам могу сделать.
– Ага,– выдохнул Санджай.– По какой цене?
– Всего лишь пятьдесят рупий,– улыбнулся служитель.– А потом еще плата за хранение.
– Хранение? – переспросил я сквозь рубашку.
– Да-да. У нас все переполнено, как видите. Плата составляет пятнадцать рупий за место в сутки.– Он заглянул в блокнот.– Хранение вашего брата Самара обойдется в сто пять рупий.
– Но ведь он пробыл здесь всего один день! – воскликнул я.
– Верно, верно. Но, боюсь, нам придется считать за всю неделю, поскольку для него использовалось специальное оборудование, так как он… м-м-м… находится уже не на первой стадии. А теперь поищем вашу кузину Камилу?
– Это же будет нам стоить почти две тысячи рупий! – взорвался Санджай.– За каждое тело!
– Да-да,– с улыбкой кивнул служитель.– Надеюсь, что торговля коврами в Варанаси в наше время дает неплохой доход?
– Пошли, Джайяпракеш.– Санджай повернулся к выходу.
– А как же сестра Камила? – воскликнул я.
– Пошли! – резко бросил Санджай и потащил меня из комнаты.
Возле морга стоял белый грузовик. Санджай подошел к водителю.
– Покойники,– спросил он.– Куда они идут?
– Что?
– Куда деваются невостребованные покойники, когда их отсюда увозят?
Водитель сел прямо и нахмурился.
– В инфекционную больницу Найду. Большинство. Там от них избавляются.
– Где это?
– По Аппер-Читпур-роуд.
Нам целый час пришлось добираться туда в трамвае по запруженным машинами улицам. Старая больница была переполнена людьми, надеявшимися на выздоровление или ожидавшими смерти. Длинные коридоры, заставленные кроватями, напомнили мне морг. Сквозь оконные решетки залетали птицы и прыгали среди смятых простыней в надежде найти завалявшиеся крошки. По обшарпанным стенам ползали ящерицы, и я увидел какого-то грызуна, скрывшегося под кроватью, когда
– Вы кто?
Санджай, застигнутый врасплох, назвал наши имена. Я видел, что он лихорадочно думает, пытаясь состряпать какую-нибудь подходящую историю.
– Вы ведь насчет трупов? – требовательно спросил врач.
Мы моргнули.
– Ведь вы репортеры? – допытывался врач.
– Да,– согласился Санджай.
– Черт. Мы знали, что это выплывет,– буркнул врач.– Но это не наша вина!!
– Почему же? – поинтересовался Санджай.
Он достал из кармана рубашки старый, потрепанный блокнот, в котором вел учет выплат Союза нищих, записывал наши счета за прачечную и делал списки покупок.
– Не хотели бы вы сделать заявление? Он лизнул кончик сломанного карандаша.
– Пойдемте сюда,– бросил врач.
Он провел нас через тифозное отделение в примыкающую к нему кухню и вывел на улицу мимо мусорных куч. За больницей на несколько акров раскинулось пустое поле, поросшее сорняками. Вдалеке виднелись джутовые навесы и крытые железом крыши расползающихся трущоб. В зарослях сорняков стоял ржавеющий бульдозер, к которому прислонился старик в мешковатых шортах, вооруженный старинным шомпольным ружьем.
– Эй! – крикнул врач.
Старик подскочил и вскинул ружье.
– Вон там! Там! – закричал врач и показал рукой на сорняки. Старик выстрелил, и звук выстрела эхом отразился от высокого здания позади нас.
– Дерьмо! Дерьмо! – завопил врач и быстро наклонился за большим камнем. Из травы на звук выстрела подняла голову серая собака с выступающими ребрами и посмотрела в нашу сторону. Тощее животное развернулось и, поджав хвост, пустилось наутек, держа в зубах что-то розовое. Врач швырнул камень, который пролетел лишь половину расстояния, отделявшего нас от собаки. Старик возле бульдозера возился с затвором ружья.
Врач выругался и повел нас через поле. Повсюду были рытвины и кучи земли, будто бульдозер многие годы скреб здесь почву, как огромная кошка. Мы остановились на краю неглубокой выемки, в которой только что видели собаку.
– Ой! – вырвалось у меня, и я попятился. Разлагавшаяся человеческая рука, торчавшая из земли, скользнула по моей сандалии и коснулась голой ноги. Виднелись и еще какие-то останки. Затем я заметил другие ямы и собак в отдалении.
– Десять лет назад все было хорошо,– сказал врач,– но сейчас, когда эти промышленные районы подошли так близко…
Он прервался, чтобы вновь швырнуть камень в стаю собак. Животные спокойно потрусили в кусты. Старику, стоявшему позади нас, удалось извлечь стреляную гильзу, и теперь он заново заряжал ружье.
– Это были мусульмане или христиане? – спросил Санджай, держа карандаш наготове.
– Скорее всего, индусы. Кто знает? – бросил врач.– Крематории не хотят заниматься ими бесплатно. Но проклятые собаки уже несколько месяцев здесь роются. Мы хотели платить, пока… Подождите. Так вы слышали, что случилось сегодня? Ведь вы здесь именно поэтому?