Песнь Кали
Шрифт:
Когда она до него дотронулась, ее сильно тряхнуло, но она не смогла выпустить провод из рук. Боль, наверное, была адская, однако женщина издала лишь один страшный вопль. Она буквально извивалась на земле, убиваемая током прямо на наших глазах.
Я говорю «на наших», мистер Чаттерджи. Официанты стояли сложив руки и смотрели. Рабочие на возвышении рядом с этой женщиной безучастно поглядывали вниз. Один из летчиков рядом со мной отпустил какую-то шутку и снова принялся за кофе.
Я не очень-то быстро соображаю, мистер Чаттерджи. Всю свою жизнь я старалась повернуть обстоятельства так, чтобы другие делали за меня даже самые простые вещи. Я всегда просила сестру покупать
Я уставился на свою жену. Амрита мне об этом ничего не сказала. Чаттерджи как-то растерянно кивал, но я первым обрел дар речи.
– Она сильно пострадала?
– По всей видимости, нет,– ответила Амрита.– Был разговор, чтобы послать ее в больницу, но через пятнадцать минут она уже снова подстригала траву.
– Да-да,– заговорил Чаттерджи.– Все это очень интересно, но не должно рассматриваться вне контекста…
– Второй случай произошел примерно через час после первого,– ровным голосом продолжала Амрита.– Мы с приятельницей покупали ткань для сари возле кинотеатра «Элита». Пробка тянулась на несколько кварталов. Посреди улицы стояла старая корова. Люди кричали и сигналили, но никто не пытался сдвинуть ее с места. Вдруг корова стала мочиться и выпустила на мостовую целый поток. На тротуаре возле нас стояла девочка – очень милая, лет пятнадцати, в свежей белой блузке и красной косынке. Эта девочка тут же выбежала на проезжую часть, погрузила руки в поток мочи и плеснула себе на лоб.
В тишине слышался лишь шелест листвы. Чаттерджи посмотрел на свою жену, затем вновь перевел взгляд на Амриту. Кончики его пальцев бесшумно барабанили друг о друга.
– Это и есть второй случай? – спросил он.
– Да.
– Миссис Лузак, хоть вы с детства и не были в своей стране – в Индии,– вы наверняка должны помнить то уважение, которое мы питаем к коровам как символам нашей религии.
– Да.
– И вам должно быть известно, что не все люди в Индии разделяют… э-э-э… страх западного человека перед идеей классовых различий.
– Да.
– А разве вам неизвестно, что моча… особенно моча человека… по мнению многих местных жителей, обладает сильными духовными и медицинскими качествами? Знаете ли вы, что наш нынешний премьер-министр, мистер Мораджи Десаи, каждое утро выпивает по нескольку унций своей собственной мочи?
– Да, я это знаю.
– Тогда, признаюсь честно, миссис Лузак, не понимаю, о чем говорят ваши «случаи», кроме как разве что о несовпадении культур и вашем отвращении к национальным традициям родной страны.
Амрита покачала головой.
– Дело не в различии культур, мистер Чаттерджи. Как математик, я стараюсь рассматривать разные культуры достаточно абстрактно, в виде соприкасающихся систем с определенными общими элементами. Или, если угодно, в качестве серии человеческих экспериментов, определяющих, как жить, думать, как вести себя по отношению друг к другу. Возможно, благодаря собственному прошлому – потому что я еще в детстве много путешествовала – я достаточно объективно отношусь к различным культурам, с которыми сталкивалась и в окружении которых жила.
– Да?
– А в индийской системе культурных установок, мистер Чаттерджи, я нахожу некоторые элементы, присущие не многим культурам… А если такого рода особенности
Нет, мистер Чаттерджи, будучи индианкой, я не могу согласиться, что трудности Калькутты представляют собой миниатюрную копию повсеместных городских проблем.
Чаттерджи смотрел на нее поверх пальцев. Госпожа Чаттерджи беспокойно ерзала. Виктория подняла взгляд на мать, но не издала ни звука. Не знаю, как бы продолжился разговор, но именно в эту секунду вокруг нас начали падать первые большие капли дождя.
– Думаю, нам будет гораздо удобнее в доме,– сказала миссис Чаттерджи, когда гроза разошлась в полную силу.
Присутствие шофера Чаттерджи сдерживало нас во время обратной поездки в гостиницу, однако мы все же смогли пообщаться посредством изощренных кодов, известных только супружеским парам.
– Тебе бы в ООН работать,– заметил я.
– Я и работала на ООН,– ответила Амрита.– Ты забываешь, что как-то я проработала там целое лето в качестве переводчика. За два года до нашей встречи.
– Гм, затеяла какую-нибудь войну?
– Нет. Я предоставила это профессиональным дипломатам.
– Ты не говорила мне, что видела во время завтрака женщину, которую чуть не убило током.
– Ты не спрашивал.
Бывают моменты, когда даже муж понимает, что ему следует заткнуться. Сквозь подвижную завесу дождя мы смотрели на проносящиеся мимо трущобы. Некоторые люди на улице даже не пытались спрятаться от ливня, а лишь тупо приседали на корточках в грязь, склонив головы под потоками воды.
– Видишь детей? – негромко спросила Амрита.
До сих пор я не обращал на это внимания, но теперь увидел: девочки лет семи-восьми стояли, держа на бедрах детей еще меньше. Только сейчас до меня дошло, что это был один из наиболее часто встречавшихся нам за последние пару дней образов: дети, державшие детей. Поскольку лил дождь, они укрылись под навесами, мостками и насквозь промокшими полотнами. Их оборванная одежда была ярких цветов, но даже ослепительный красный или царский голубой не скрывали грязи и изношенности. На худеньких запястьях и лодыжках девочки носили золотые браслеты. Их будущее приданое.
– Здесь очень много детей,– сказал я.
– И почти ни одного ребенка,– произнесла Амрита так тихо, что слова ее прозвучали почти как шепот.
Мне потребовалось лишь несколько секунд, чтобы убедиться в ее правоте. У большинства детей, которых мы видели, детство уже осталось позади. Нянчить младших сестренок и братишек, тяжко трудиться, рано выйти замуж и растить уже свое потомство – вот их непосредственное будущее. Многие из детей, которые сейчас бегали голыми по грязи, не проживут и нескольких последующих лет. Те, кто достигнет нашего возраста, встретят новое столетие среди миллиардного народа, стоящего перед угрозой голода и социального хаоса.