Песни умирающей земли. Составители Джордж Р. Р. Мартин и Гарднер Дозуа

Мартин Джордж Р.Р.

Сначала ему показалось, что деревня притулилась среди старых-престарых костей давно почивших чудовищ. Но вскоре стало ясно, что она была выстроена из этих самых костей. Ибо здесь явно не обошлось без жутких кровопролитий, хоть и давным-давно. Среди шатких домишек бродили немногие осмелившиеся выбраться из укрытий жители. Они были ужасно бледные и в большинстве своем жили здесь так долго, что за несколько поколений ослепли, глазницы у них запали, уши стали похожи на крылья летучих мышей, а ноздри разрослись от постоянной привычки принюхиваться. Эти люди передвигались

медленно и совершенно бесшумно, а дрожали при каждом шаге так сильно, что Птаха никак не мог понять, отчего это: то ли от вырождения, то ли от ужаса перед неведомым хищником.

Посреди деревенской площади на черепе какого-то фантастического трехглазого клыкастого зверя восседал старик-слепец. Борода у него была из бледно-лилового лишайника, а волосы на голове — из колышущихся усиков тонких белых грибов. Одежды старца тоже шевелились, Птаха не мог смотреть долго, его начинало трясти.

Бесшумная Птаха подошел к старцу и сказал:

— Не бойся. Я разыскиваю одного мужчину и женщину, только и всего. — Тут он мысленно передал их изображения. — Знаешь ли ты их?

Тот рассмеялся в ответ:

— Известно ли тебе, кто я и что? Я могу убить тебя, щелкнув пальцами. Стоит мне только захотеть, как жизнь покинет тебя.

— Что ж, действуй, если таково твое желание, — проговорил Бесшумная Птаха. — Коль скоро мы обмениваемся бесцельными угрозами, спешу сообщить: я могу с легкостью избавить тебя от тяжкой ноши, которую ты зовешь жизнью, и мне это ничуть не сложнее, чем повторить вопрос: тебе знаком этот мужчина или эта женщина?

— Тварь, я прекрасно ощущаю невидимое, — проигнорировав вопрос, ответил старец. — Твои очертания отпечатались у меня в мозгу, и я знаю: ты не человек и не птица, а нечто среднее.

— Не называй меня тварью, — запретил Бесшумная Птаха.

— Хорошо, тогда буду звать тебя нежитью. Известно ли тебе, что ты — портал?

— Так меня тоже не нужно называть, — отмахнулся Птаха. Он утомился. Тело его питал солнечный свет, который остался в другом мире. Здесь же были тусклые сумерки, похожие на густой наваристый суп. Теперь половина его сущности соображала медленно и вполсилы, мысли путались, зато вторая часть думала остро и быстро.

— Ты же, нежить, самый настоящий портал, — рассмеялся старик. — Ты позабыл об этом. Даже без глаз я вижу сквозь тебя сияние Эмбелиона. Туда отправилась Дутожаба, до недавнего времени бывшая стражем деревни.

— Ты знаешь о Дутожабе? — удивился Бесшумная Птаха.

— Мудрец бы догадался, что именно я посадил ее там в качестве сторожевого пса, охраняющего нас от врагов.

— Не очень-то я тебе верю, — заявил Птаха, — что бы ты ни говорил.

Старец, по-прежнему игнорируя его слова, продолжал:

— Ежели тебе удастся продержаться здесь некоторое время, я смогу с твоей помощью выбраться отсюда. Скакну через тебя на другую сторону и вдохну воздух Эмбелиона.

— Даже если ты, старец, говоришь правду, то окажешься там ростом с муравья и участь твоя будет соответствующей. Ты готов сбежать отсюда только для того, чтобы тебя раздавила первая попавшаяся мышь?

Старик опять рассмеялся.

— Твоя правда. Но ради того, чтобы взглянуть на солнечный свет и на землю, может, мне хватит несколько мгновений!

— Долго мне здесь не продержаться, это я тебе обещаю, — сказал Птаха. То, что его могут использовать в качестве портала, ужасно его тревожило.

— Тягостно так жить? — спросил старик.

— Если ты не будешь осторожен, то скоро узришь, как твое сердце пронзают острые перья.

Старик зашелся неистовым смехом.

— Ты подстрекаешь меня такими нелюбезными речами; что же мне остается, кроме как использовать тебя в качестве двери, а потом захлопнуть?

Бесшумная Птаха почувствовал давление в своей голове, звон и эхо, и, хотя ни он, ни старик не двигались, между их сознаниями разыгралось великое сражение. Сильнее обычного Птаха соединил две расходящиеся стороны барьера, который против его воли вынуждали раздвинуться. На темных равнинах сошлись и бушевали армии мысли, меж ними клокотал очистительный огонь войны.

Обед не очень-то оправдал ожидания Т'сейс. Она по-прежнему пребывала под действием заклинания и чувствовала полнейшую покорность капитану. Два лейтенанта провели ее в каюту, в которой стояли стеллажи с древними пергаментами и томами. Книги были из числа недоброго наследия и изначально принадлежали ссыльным путешественникам — плененным, сошедшим с ума и погибшим средь осколков стекла внизу (гораздо позже она ему скажет: «Тебе должно быть известно множество заклинаний», на что он ответит: «Не все книги полны ими, любовь моя. Кроме того, человек мудрый не станет слишком сильно полагаться на заклятья»).

Сквозь толстые круглые окна по левой стороне каюты виднелось небо, все испещренное темно-зелеными, синими и пурпурными вспышками. От мха, покрывавшего весь корпус, шел слабый пряный аромат. Сверху постоянно раздавался, разносясь по древесине, неспешный спокойный звук: ритмичный рокот — дыхание мермеланта.

Посредине каюты стояли потертые, видавшие виды столы и стулья. На одном из них лежала карта Умирающей Земли, а рядом с ней — другая, большая часть которой была пуста, а за рамкой карты пестрели примечания и записи. (Позже Т'сейс узнает, что это карта Нижнего мира — такого, каким его знал капитан.)

На третьем столе были расставлены наглядные подтверждения изрядного усердия и тщательных приготовлений в виде праздничного угощения из странной дичи, а также овощи и грибы, которые выращивали на корабле. Аппетитный запах чуть не отвлек ее от объекта противоестественного обожания.

Когда они вдвоем уселись за накрытый стол, а два лейтенанта удалились в овальную деревянную дверь, капитан избавил Т'сейс от влияния отскочившего на нее заклинания. Сердце у нее унялось, и она смогла смотреть на книги, стулья и окна без постоянного желания вновь и вновь возвращаться взглядом к капитану.