Песня для тумана
Шрифт:
Альвгейр, сообразивший, что в таком состоянии от мальчишки толку не добьёшься, ухватил его чуть не за шиворот и потащил вон, небрежно бросив собравшимся:
— Пир окончен. Но кто хочет — может продолжать.
Ульв тоже встал и обратился к Онни:
— Идём. Пришло время поговорить.
Ярл макнул юношу в бочку с водой. И подержал там подольше, поэтому потребовалось ещё какое-то время, чтобы Бьорн отфыркался и продышался.
— Говори, — жёстко произнёс Альвгейр, и юноша попятился. Он слышал, конечно, истории о том, с какой доблестью и жестокостью золотоволосый расправился
Ульв же отвёл молодого шамана в стоявший тут же, неподалёку, дом Альвгейра.
— Что Акка рассказывала обо мне? — Стейнсон указал Онни на лавку и сел сам.
— Почти ничего, Волк. — Гость воспользовался предложением и с любопытством огляделся. — Говорила, что это только её. Да и дедушка при твоём упоминании каждый раз принимался рычать. Олли поведал немного. Про то, как воевали олени и медведи, а вы с золотоволосым приплыли в маленькой лодке, идущей против ветра. И как ты собрал своих слуг, загнавших окончательно озверевших из рода медведей на корабль Альвгейра, построенный руками людей-оленей.
Ульв задумчиво закопался пальцами в густой мех шкуры, валявшейся на лавке. Альвгейр не отказывал себе в роскоши.
Молодой шаман некоторое время изучал лицо собеседника, но, наконец, не выдержал:
— Ты любил её? Бабушку.
Ульв потёр подбородок и бросил на Онни быстрый взгляд.
— Она ведь всё ещё в Срединном мире. Так что — нет.
— А она… — молодой шаман невольно запнулся. Начал с другого конца. — Дед просто взбесился, когда она плыть к тебе решила. И его с собой не взяла. До сих пор боится, что ты её заберёшь. Как прочих. Потому и через Нижний мир прошёл. Ты… не сердись на него.
Стейнсон оскалился по-волчьи, но уже через мгновение глядел спокойно. Даже с любопытством.
— Хотел бы забрать — ты бы на свет не родился. Чуткий такой. Я и сам едва медведя заметил.
— Я следил, — со сдержанной скромностью пояснил Онни. — Знал, что дед следом пойдёт.
— Всё равно.
— Я сильный нойд. Сильнее всех, после бабушки. — И тут же молодой шаман поправился: — Из живых.
Ульв слегка поморщился и развалился на широкой лавке, как на ложе, полуоблокотившись о стену.
— Где ты вырос? У медведей или оленей?
— После того, как нойд Олли ушёл в Верхний мир, саамы живут вместе, не делая различия между предками, — вежливо ответил гость.
— Как это произошло? — в голосе Ульва прозвучал интерес, но глядел он не на собеседника, а в бревенчатый потолок, хмурился, постукивал пальцами по согнутому колену.
— Когда вы с золотоволосым уплыли, было тихо и мирно. Какое-то время. А потом к оленям стало приходить всё больше медведей. И оставаться. Кто-то женился, как дед, и входил в дом своей женщины, кто-то просто перевозил семью. Жаловались на своего нойда. При прежнем медведе жил тише воды ниже травы, но когда стало понятно, что вы с золотоволосым не вернётесь, сделался вождём. Он был жесток и, кажется, безумен. Но среди медведей тогда сильных нойдов не было — дедушка ещё не набрался опыта, прочих ты увёз.
Ульв, наконец, повернул голову, видимо заинтересовавшись рассказом.
— Но однажды
Онни утвердительно наклонил голову.
— Никто не решался его хоронить. Все знают, что после смерти нойды становятся сильнее. И когда все медведи перебрались к оленям, Олли попрощался с бабушкой и дедушкой, оставил им заботу о людях, а сам…
— Это сколько времени прошло? — перебил Ульв. — Мертвец должен был уже встать!
— Да, — печально вздохнул Онни. — Так и было. Отчаявшиеся медведи пытались сами его похоронить. Но многого не знали. Когда труп поднялся, один из них ударил его ножом. И на следующую ночь у безумного нойда оказались железные зубы. Он рыскал по деревне, по лесу и убивал. Когда кто-то пытался спрятаться на дереве — перегрызал ствол.
— И Олли удалось его одолеть? — Ульв недоверчиво хмыкнул.
— Нет. Безумный нойд его убил. — Онни произнёс это просто и буднично, как будто речь шла вовсе не о его предке.
— Но после смерти нойды становятся сильнее, — задумчиво протянул Стейнсон. — Особенно те, кто попадают в Верхний мир…
— Так и было, — повторил молодой шаман и вежливо улыбнулся догадливости собеседника.
— И ты там бывал? В Верхнем мире, я имею в виду? Говорил с ним?
Онни снова кивнул.
— Нойд Олли представил меня оленю-предку Мяндашу. Сказал — я ему понравился.
— Тебя, должно быть, в будущие вожди теперь прочат? — усмехнулся Ульв. Его глаза весело заискрились золотом, но лоб всё ещё прочерчивала трещинка морщины. Казалось, он на минуту отринул от себя тяжёлые думы, чтобы умилённо взглянуть на играющего ребёнка.
— Нет, — ответил Онни и улыбнулся в ответ. — Я хороший нойд, но не лучший вождь. Слишком непоседливый. Когда отец уйдёт в другой мир, направлять саамов будет мой старший брат. Он достойный и рассудительный человек.
С каждой минутой Онни нравился Ульву всё больше и больше. Он даже подумал, что, задержись он тогда в Суоми подольше, этот мальчик-счастье мог быть его внуком, а не медведя. Устыдившись этих мыслей, Стейнсон потёр лицо ладонями.
В этот момент в дом ворвался Альвгейр.
— Твоя чокнутая баба призвала берсерка и похитила мою дочь! — прорычал ярл.
— С Сигрид всё в порядке, — холодно произнёс Ульв, и не только глаза, но и кожа при этом у него стала отчётливо отливать зеленью. — И не говори о Сату таких слов. Поссоримся.
От запаха запечённой рыбы можно было захлебнуться слюной. Лосося, подпорченного Сигрид, женщины разделили на двоих, и саамка даже похвалила гарнир из запечённых овощей, приготовленный юной хозяйкой.
— Сату, — осторожно, не поднимая головы, заговорила дочь ярла. — Расскажи, пожалуйста, что… — Она густо покраснела и опустила голову ещё ниже, — что Ульву нравится?
— В еде? — невозмутимо осведомилась старуха, откидывая за спину седые косы.
— В… еде, — неловко подтвердила Сигрид, невольно покосившись на застеленное шкурами широкое ложе, видневшееся в приоткрытую дверь.
Саамка, пристально разглядывавшая девушку, только хмыкнула.
— Любишь его? — напрямик спросила она. Сигрид даже вздрогнула, отшатнулась. А потом осунулась, притихла.