Песня для зебры
Шрифт:
О чем это они, Брайан?
Обсуждают мою этническую принадлежность.
Это нормально?
В общем-то да.
Дьедонне, сначала отказавшийся от сигареты, голосом фаталиста бурчит: “А-а, чему быть…” — и тоже закуривает.
ХАДЖ: Ты болен, что ли, или как?
ДЬЕДОННЕ: Или как.
Стоят они или сидят? Если вслушаться, можно услышать, как неравномерно скрипят кроссовки хромого Франко, как Хадж вышагивает туда-сюда по каменному полу в своих ботинках из крокодиловой кожи. Тихий стон боли, проминаются подушки — это Дьедонне опускается в кресло. Вот как мистер Андерсон дрессирует своих слухачей-мазуриков.
ХАДЖ: Для начала одно тебе скажу, приятель.
ДЬЕДОННЕ (подозрительно, не доверяя столь дружескому обращению): Что же?
ХАДЖ: Население Киву куда больше заинтересовано в достижении мира и согласия, чем эти говнюки из Киншасы. (Изображая выкрики
Как я и опасался еще наверху, Хадж оказался саботажником. Как бы невзначай он умудрился за несколько минут коварно подвести разговор к самой серьезной, самой конфликтной проблеме — неопределенному статусу баньямуленге в Конго и вопросу о целесообразности выбора Дьедонне в качестве союзника.
ФРАНКО (очередная пословица, на этот раз с вызовом): Бревно хоть десять лет в воде проваляется, да крокодилом не станет!
ДЬЕДОННЕ: Франко!..
И в наушниках у меня заскрежетало так, что я чуть было не слетел со своего “электрического стула”. Это Дьедонне в гневе резко двинул кресло по каменному полу. Я живо представляю себе его руки, вцепившиеся в подлокотники, покрытый испариной лоб, лицо, обращенное к Франко в страстном призыве.
ДЬЕДОННЕ: Когда же все это наконец закончится, Франко? Вы против нас? Пусть баньямуленге и тутси, но мы не руандийцы! (Задыхается, но не сдается.) Мы конголезцы, Франко, такие же, как и маи-маи! Да! (Повышает голос в ответ на язвительный смех Франко.) Это и Мвангаза прекрасно понимает, а иногда даже и сами маи-маи! (И по-французски, для большей убедительности): Nous sommes tous Za"irois! [34] Помнишь, нас всех учили петь это в школе, во времена Мобуту? Почему же мы и теперь не можем петь то же самое, а? Nous sommes tous Congolais! [35]
34
Мы все — заирцы! (фр.)
35
Мы все — конголезцы! (фр.)
Нет, Дьедонне, мысленно поправляю я его, не все мы. Я тоже учил в школе эту песенку, с теми же самыми словами, пока однажды одноклассники не стали тыкать пальцами в меня, незаконнорожденного, и кричать: “Pas Salvo, pas le m'etis! Pas le cochon ras'e!” [36]
ДЬЕДОННЕ (продолжая свою тираду): Во время восстания в шестьдесят четвертом мой отец, муньямуленге, сражался рядом с твоим отцом, симба (хрипит, ему явно не хватает воздуха), а ты сам, еще совсем молодой парень, ты же воевал вместе с ними! Разве ты не стал после этого нашим союзником? (Снова хрип.) Нашим другом? (Опять.) Нет, не стал. (Зло, на французском): C''etait une alliance contre la nature! [37] И симба продолжали убивать нас, угонять наш скот для нужд своих отрядов — точь-в-точь как сегодня маи-маи убивают нас и угоняют наш скот. Когда мы мстим, вы называете нас подонками баньямуленге, когда сдерживаемся — трусами баньямуленге… (Захлебывается слюной.) Но если мы все объединимся под руководством этого… (Хрип.) …прекратим убивать и ненавидеть… (Хрип.) …прекратим мстить за наших погибших, за искалеченных… Если сможем заставить себя все это прекратить… и объединиться… под руководством этого лидера или любого другого…
36
“Только не Сальво, не метис! Не бритая свинья!” (фр.)
37
Это был противоестественный союз! (фр.)
Он поневоле умолкает. Его свистящее дыхание напоминает мне Жан-Пьера в больнице, только трубок не хватает. Ерзая на краешке “электрического стула”, я жду отповеди Франко, но вместо этого вынужден бессильно выслушивать очередное словоизвержение Хаджа.
ХАДЖ: Союзником в чем, черт подери? Чтобы добиться чего? Объединения Киву? Севера и юга? Друзья мои, давайте захватим наши природные богатства и будем сами распоряжаться своей судьбой. Фу ты ну ты! Да они уже давно захвачены, придурок! Кучкой вооруженных до зубов руандийских психов, которые в свободное время насилуют наших женщин! Мерзавцы интерахамве [38] так прочно окопались, что ваша гребаная ООН не смеет даже пролететь над ними, не испросив разрешения.
38
Интерахамве (“соратники”, “товарищи по оружию”) — вооруженные отряды хуту, созданные в 1994 году в Руанде, провели там этническую резню, убивая в основном тутси. Большинство из них перешли в Конго, создав формирования, выступающие против нынешнего правительства Руанды.
ДЬЕДОННЕ (презрительно смеясь): ООН? Да если мы будем ждать, пока ООН восстановит мир, успеем и детей похоронить, и внуков.
ФРАНКО: Так забирайте своих детей с внуками да катитесь обратно в Руанду, а нас оставьте в покое!
ХАДЖ (быстро вмешивается по-французски, пресекая ссору): Нас? Ты сказал — нас?! Я не ослышался? (Барабанная дробь его шагов, затем гробовая тишина.) Ты что, серьезно думаешь, кому-то есть дело до нас?! Да старику не мы нужны, ему власть нужна! Он желает занять почетное место в истории, пока не сдох, и ради этого готов продать нас со всеми потрохами этому вонючему Синдикату, а там — хоть трава не расти!
Едва я успеваю завершить перевод его кощунственных высказываний, как колокольчик Филипа призывает нас на второй раунд переговоров.
Здесь следует рассказать о происшествии, которое тогда не особенно впечатлило мой воспаленный мозг, однако в свете последующих событий вполне достойно ближайшего рассмотрения. Итак, Филип звонит в свой колокольчик, я снимаю наушники с микрофоном, встаю, Паук мне подмигивает, я ему тоже. Поднимаюсь по подвальной лестнице. Наверху подаю условный сигнал, трижды коротко постучав в железную дверь, Антон тут же приоткрывает ее, чтобы я смог быстро выскользнуть, но захлопывает чересчур сильно, с грохотом. Не обменявшись со мной ни словом, Антон ведет меня за угол дома, к восточному крылу крытой галереи, и оставляет неподалеку от входа в покерную — в общем, все согласно плану. Все, да не совсем: никто не принимал в расчет ослепительное солнце — а оно светит мне прямо в глаза.
Только я делаю шаг вперед, опустив голову, чтобы избежать ярких лучей, как слышу приближающиеся шаги и раскатистый африканский смех — навстречу мне из противоположного конца галереи идут трое делегатов. Столкновение в дверях неминуемо. А значит, мне срочно необходима убедительная причина, по которой я появился не с той стороны, с которой должен был. А вдруг они видели, как Антон сопровождал меня? А вдруг слышали, как лязгнула железная дверь?
По счастью, я приучен соображать на ходу благодаря однодневным семинарам по вопросам личной безопасности, которые обязаны посещать даже внештатные сотрудники Говорильни. Так как же я проводил драгоценные минуты отдыха, пока наши делегаты предавались частным беседам? Ответ: точно так же, как и всякий раз, когда объявляют перерыв в заседании, — наслаждался покоем в укромном уголке. Морально готовый к вопросам, я подхожу к покерной и останавливаюсь у двери. Они тоже подходят и останавливаются. Точнее, останавливается проворный Хадж, обогнавший на несколько шагов Франко и Дьедонне. Пока они подтягиваются, человек, пару минут назад обозвавший меня “зеброй”, обращается ко мне с преувеличенной учтивостью:
— Итак, уважаемый переводчик, хорошо ли вы отдохнули? Готовы к новой битве?
Конечно, вполне безобидные вопросы и заданы безобидным тоном. Только вот говорил он на киньяруанда. На этот раз, правда, обошлось без Филипа и его предупредительных сигналов: я лишь смущенно улыбнулся в ответ, выражая легкое сожаление. Когда это не произвело на Хаджа никакого впечатления, пришлось изобразить более внятную реакцию: я пожал плечами и покачал головой в знак того, что ничего не понял. Тут Хадж осознал допущенную оплошность — или сделал вид — и, громко рассмеявшись, хлопнул меня по плечу. Неужели пытался подловить меня? Да нет — во всяком случае, так я убеждал себя тогда. Хадж просто оговорился, как порой случается со всяким, кто в совершенстве знает несколько языков. Весь перерыв протрепался на киньяруанда в апартаментах для гостей, вот и не успел сменить пластинку. С кем не бывает. Наплевать и забыть.