Песня для зебры

Ле Карре Джон

ТАБИЗИ: Люк не ложился ни в какую клинику, так?.. Отвечай: так?.. Да?.. А-а, значит, вранье… Кто врет? Люк?.. Ты, мать твою, сам… Ну и где сейчас Люк?.. Где он?.. Где Люк?.. Где Люк, тебе говорят!.. Ага, в Кейптауне. В следующий раз колись быстрее, тебе ж дешевле выйдет. Люк в Кейптауне, но не в клинике. Чем же он там занимается? Говори!.. Гольф?.. Отлично. С кем играет? С жирным голландцем?.. Ах, с братом?.. С чьим?.. С братом жирного голландца или с собственным братом?.. С собственным… прекрасно… а как этого брата зовут?.. Этьен… значит, с твоим дядей Этьеном… он старше Люка или младше?.. Ах, младше… А как зовут голландца?.. Я сказал: голландца!.. Я сказал: жирдяя-голландца!.. Я сказал: жирдяя-голландца, о котором только что говорили… Того, с кем твой отец сегодня не играет в гольф… Того, с кем ты учился в Париже… который сигары курит… помнишь его?.. помнишь?.. Жирного голландца,

с которым отец встречался в Найроби по твоему совету, говнюк!.. Еще хочешь получить?.. Чтоб ребята врубили на полную да расширили тебе кругозор?.. Мариус… Его зовут Мариус… Мистер Мариус, а дальше?.. Дайте ему малость передохнуть… пусть говорит… стоп, никаких передышек, вставьте ему, чтоб мало не… ван Тонге… значит, Мариус ван Тонге его зовут. И кто наш Мариус ван Тонге по профессии?.. Венчурные инвестиции… один из пяти партнеров… вот теперь мило беседуем, продолжай в том же духе, только лапшу мне не вешай, и сделаем похолоднее… Чуть-чуть, а то забудешь, отчего запел… Значит, это Мариус послал тебя шпионить за нами… ты шпион Мариуса… шпионишь на жирную голландскую задницу, которая платит тебе кучу денег, чтобы ты сообщал ему все, о чем мы тут договариваемся?.. Да?.. Да?.. Да? НЕТ! Значит, нет. Допустим, нет. Если ты шпионишь не для Мариуса, значит, для Люка, а? Ты шпион Люка и по приезде домой расскажешь все папочке, чтобы он связался с Мариусом и продался ему подороже… Неправда… Неправда… Неправда? И так неправда?.. И вот так?.. И даже вот так неправда?.. Ну-ка, не засыпать!.. Тут тебе никто не даст выспаться… А ну открыл глаза… Если через пятнадцать секунд не откроешь, мы тебя так разбудим, как тебя еще в жизни не будили… Лучше… Так-то лучше… Ага, значит, ты здесь по собственной инициативе… Вольный наемник… А папочка согласился притвориться больным, чтоб ты смог приехать к нам по собственной воле… Чего не хочешь?.. Войны?.. Еще одной войны не хочешь… ах, ты веришь в примирение с Руандой… хочешь торгового соглашения с Руандой… когда? В следующем тысячелетии? (Дружный смех.) Хочешь общий рынок для всех народов Великих озер? … И Мариус его организует… ты искренне веришь в это… ну-ну, поздравляю… (Переходит на английский.) Дай ему вода… Ну а теперь расскажи-ка нам подробнее про своих нехороших приятелей из Киншасы, которые Мвангазу грязью поливали… Ах, у тебя нету нехороших приятелей… и вообще нет знакомых в Киншасе… И в Киншасе никто с тобой не разговаривал… из тех, кому нахамишь и утром не проснешься?.. так что лучше СЕЙЧАС ДАВАЙ ПРОСЫПАЙСЯ, ГОВНЮК… (Снова на ломаном английском.) Дай ему полный, Бенни… Как я ненавижу этот ниггер… Ненавижу… Ненавижу…

До сих пор ответы Хаджа звучали едва слышно, оттого Табизи и повторял их в полный голос — наверное, для полноты архивных записей через микрофоны, к которым мне запрещен доступ, а также для кого-то, кто, возможно, слушает по отдельному каналу — подозреваю, что это не кто иной, как Филип. Однако при упоминании Киншасы атмосфера в гостиной резко меняется. Преображается и Хадж. Он словно оживает. Боль и унижение уступают место гневу, голос его обретает силу, дикция становится четкой, и чудесным образом возрождается прежний дерзкий Хадж. Больше никакого скулежа, никаких признаний под пыткой. Вместо этого свободным потоком льется яростная обвинительная речь, канонада убийственно точных ядовитых тезисов.

ХАДЖ: Хочешь знать, кто они, эти мудрецы из Киншасы, к которым я обращался? Ваши гребаные дружки! Гребаные дружки Мвангазы! Тузы-воротилы, те, с кем он не желает знаться, пока не построит Иерусалим в Киву! Знаешь, как они себя называют, эти слуги народа, эти альтруисты, что сосут пиво, девок трахают да решают, какой бы еще “мерс” им купить? “Клуб тридцати процентов”. Тридцати процентов от чего? Тридцать процентов — это Доля Народа, которую они намерены захапать в обмен на благосклонность к Пути золотой середины. Доля Народа — ваша грязная уловка, чтобы убедить лохов вроде моего батюшки, что на эти деньги они наконец-то понастроят школы с больницами да проложат дороги, только сначала пусть вывернут карманы. И что же воротилам нужно сделать, чтобы разжиться Долей Народа? А то самое, что они больше всего любят: ни-че-го! Отвернуться на минутку. Приказать своим войскам несколько дней посидеть в казармах, вместо того чтобы гнобить местных жителей.

Хадж имитирует зазывные интонации жуликоватого уличного торговца. Дали бы ему возможность жестикулировать, он был бы, наверное, совсем счастлив.

ХАДЖ: Без проблем, мзе Мвангаза! Желаете инсценировать беспорядки в Букаву и Гоме, стать правителем еще до выборов, дать под зад руандийцам и начать небольшую заварушку типа войны? Без проблем! Хотите захватить аэропорт Кавуму, поучаствовать в разработках минерального сырья, украсть запасы добытой руды, перевезти их в Европу и сбить цены на рынках, сыграв на понижение? Вперед! Только маленькое примечание: распределяете Долю Народа не вы, а мы. А как мы ее распределим, это уж наше собачье дело. Хотите Мвангазу губернатором Южного Киву? Полностью и безоговорочно поддерживаем. Потому что с каждого гребаного строительного контракта, который он выдаст, с каждой дороги, которую он собрался проложить, с каждого цветка, который он посадит вдоль авеню Патриса Лумумбы, мы будем взимать свою треть. А если вы нас объегорите, мы вас тут же прихлопнем конституцией да вышвырнем вон из страны в одних засранных подштанниках. Благодарим за внимание.

Обличительную тираду Хаджа прерывает — подумать только! — телефонный звонок, причем меня он изумляет вдвойне: я-то полагал, что единственный работающий здесь телефон — спутниковый в центре управления. На звонок отвечает Антон, бросает в трубку “Здесь” и передает ее Табизи, который, выслушав собеседника, возмущенно протестует на своем ужасном английском:

— Я только что расколоть скотина! Иметь право! Однако его протест явно не возымел никакого действия, потому что, едва положив трубку, он обращается к Хаджу по-французски с прощальным словом:

— Ладно, все, мне пора. Но если ты мне еще раз попадешься, я тебя лично прикончу. Только не сразу. Прежде я прикончу всех твоих баб, детей, твоих братьев и сестер, а еще твоего сволочного папашу и всех, кто якобы любит тебя. И только после убью тебя. Займет несколько дней. А то и недель, если повезет. Снимайте ублюдка.

Дверь с грохотом захлопывается за ним. Голос Антона — доверительный, почти ласковый:

— Ты как там, парень? Мы ведь делаем, что прикажут, да, Бенни? Мы ж просто рядовые.

Бенни подхватывает таким же примирительным тоном:

— Ну-ка давай почистим тебя немножко. Без обид, приятель, ладно? В следующий раз будем играть за одну команду.

Благоразумие подсказывает вернуться обратно в библиотеку, но я не нахожу в себе сил оторваться от мучений Хаджа. У меня затекли плечи, пот струится по спине, на ладонях красные отметины — там, где ногти глубоко вонзились в кожу. Проверяю, что поделывает Паук: он увлеченно пожирает кусок творожного пирога с лимоном, орудуя пластиковой ложкой и продолжая читать свой журнал — или притворяться, будто читает. Интересно, Антон с Бенни дадут ему “отзыв пользователя”? Мол, отличная погонялочка, Паук, объект нутром изошел в два счета.

Услышав шум спускаемой воды в уборной королевских апартаментов, я переключаюсь с кнопки “Гостиная” на кнопку “Ванная” — там Бенни с Антоном как раз отпускают похабные шуточки, обтирая мокрой губкой свой объект. Я уже уговариваю себя, что, хочешь не хочешь, надо оставить беднягу приходить в себя без свидетелей, как вдруг до меня доносится легкий двойной щелчок: кто-то открыл и закрыл входную дверь в номер люкс. А поскольку никаких шагов не слышно, я догадываюсь, что вкрадчивый Филип пришел занять место чересчур темпераментного Табизи.

ФИЛИП: Спасибо, мальчики.

Он не благодарит их, а отсылает прочь. Снова открывается и закрывается входная дверь, и Филип остается один. Я слышу, как вдали звякнули бокалы, — Филип переставляет поудобнее поднос со спиртными напитками. Он садится то ли на диван, то ли на мягкое кресло, потом пересаживается. В этот момент раздается медленное шарканье болотно-зеленых крокодиловых ботинок.

ФИЛИП: Сидеть-то можешь?

Хадж опускается в кресло (или на диван), чертыхается.

ФИЛИП: Ты ланч пропустил. Вот, принес тебе салата с тунцом. Не будешь? Жаль. Хороший салатик. Тогда, может, виски с содовой? (Не дожидаясь ответа, он наливает: чуть-чуть виски, щедрая порция содовой, два кусочка льда.)

Тон безразличный, словно произошедшее не имеет к нему ни малейшего отношения.

ФИЛИП: Да, насчет Мариуса. Твоего блистательного друга и соученика по Сорбонне. Правильно? Он один из восьми энергичных молодых партнеров в мультинациональном венчурном предприятии под названием “Объединение горнодобывающих компаний Великих озер”. Их второе лицо в Йоханнесбурге, с особым вниманием присматривается к Восточному Конго.

Шорох разворачиваемой бумаги.

ХАДЖ (по-английски, возможно, это одна из немногих известных ему фраз): Иди в жопу.