Песня зверя
Шрифт:
– Спасибо, – только и смог я выдавить, потому что все на свете вылетело у меня из головы, когда я увидел страх на ее лице и по глупости пожелал, чтобы боялась она за меня. – Пятьдесят, сорок девять…
Она стала осторожно и медленно спускаться по скале, держась так, чтобы пробудившийся зверь все время видел ее и – что особенно важно – камень в ее руках.
– Пей вволю, кай! Пей и открывай врата разума своего!
Дракон поднял голову от пруда, повернул ее вслед за камнем и угрожающе заурчал; мускулы его могучих лап и бронзовое горло дрогнули, крылья шевельнулись, и я разглядел
– Сорок один, сорок…
Лара скрылась в сумраке, и я остался один на один с разбуженным драконом.
– Тридцать четыре, тридцать три…
Одна из лошадок куснула другую, посмевшую отпихнуть ее от воды. Дракон повернул голову к ним, урчание стало громче. Из углов его пасти показались струйки дыма.
– Двадцать три, двадцать два…
Урчание сменилось рокотом, от которого у меня все перед глазами поплыло. Я готов был поклясться, что багровые кожистые ноздри дракона затрепетали. – Четырнадцать, тринадцать…
Я отчаянно заморгал и попытался усилием воли заставить глаза работать. Надо все видеть. Лошадки стали гоняться друг за другом вокруг пруда. О боги! Что я должен говорить? Ноздри полыхнули. Я отшатнулся и едва не упал с глыбы. Время уходило.
– Пять… четыре… три…
Дракон поднял голову, покрытую сплошной коркой из паразитов-джибари, которые жили себе на его шкуре, пока их не сметало пламя. Длинная чешуйчатая шея изогнулась, из распахнутой пасти показался бурый язык. Снова послышался оглушительный рев, едва не лишивший меня остатков разума. Меня трясло с головы до ног. Если дракон и хочет что-то сказать своим ревом, я этого не расслышу. Что толку в слухе, когда в ушах у меня так стучит кровь? Сейчас я слышал только рев – он изменился, в нем появились высокие тона. Победные. Дикие. Ларин камень не имел более над ним власти. Не стоило считать, чтобы это заметить.
Лошадки наконец заподозрили неладное и затрусили к выходу. Дракон повернулся им вслед, и ноздри снова полыхнули, испустив струи искр. Я облился потом под доспехами, но огненного потока не последовало. Лошадки вышли из пещеры, и зверь снова приник к воде.
Вот. Пора. Вплети слова в воспоминания… о Роэлане, о таинстве… о радости и вере… о долгих годах служения тому, кто был тебе богом…
Я снова поднял руку.
– Тенг жа нав вивир! Дитя ветра и огня, слушай меня!
Он услышал меня, хотя едва ли мой голос был громче шепота.
Голова повернулась ко мне. Зубастая кровожадная пасть зияла. Едва я открыл рот, чтобы произнести следующие слова, ноздри ярко вспыхнули – раз, другой, – в утробном урчании проклюнулись нотки ненависти… животной ярости… смерти… Смерть я расслышал раньше, чем массивная голова начала опускаться.
– Лара!!!
Вспышка пламени поглотила мой крик, и я спрыгнул с глыбы. Огненная дуга опалила мне волосы. Сжавшись в комочек за валунами, я руками в перчатках загасил тлеющие искорки – и увидел алую вспышку и услышал, как Лара выкрикивает приказ. Я закрыл лицо руками, чувствуя, как по щекам ползут горячие капли, похожие на слезы. Перчатки от
Лара сидела за валунами, обхватив колени. Покрытая шрамами щека блестела от пота. В руке сверкал кровавик. Глаза дракона были закрыты, хотя по всей пещере еще догорали следы его ярости.
– Ну, и что было? – поинтересовалась она, оглядев мои опаленные волосы и обугленную спину жилета. У нее даже дыхание не сбилось. – Я же ничего не видела.
Я ей рассказал.
– Вот дурень! Ты что меня сразу не позвал? Я же тебе сказала, если ноздри сверкают…
– Он же не стал жечь лошадей. Ноздри сверкали, но голову он не наклонял. Пока не увидел меня.
– Ты хочешь сказать, что это он именно тебя палил? Что кай понимает разницу между тобой и лошадьми? Чушь собачья.
Я плюхнулся на скалу рядом с ней.
– Однако, по всей видимости, это именно так.
– Этот кай слепой. Он палит все, что движется, все, что его беспокоит. Даже напившись воды.
– А лошадей палить не стал.
– Лошади особенно не двигались. Он просто не знал, что они там. А тебя он услышал, потому что ты заговорил. Я же ему сюда дичь таскала – оленей, горных баранов, кабанов, козлов… Они визжали, блеяли, пищали, и он их палил. Всех. Всегда. От воды никакой разницы.
– Лошади – священные животные Келдара.
– Чушь.
– Загони сюда лошадей, разбуди его снова, и увидишь. Он прекрасно знает, что ему еда, а что нет.
Она раздраженно глянула на меня.
– А ты ему, выходит, еда?
– Нет. Он хотел меня сжечь, потому что ненавидит меня. – Произнеся эти слова, я еще сильнее уверился в том, что все понял правильно.
– Слушай, сенай, ты бы выбрал что-нибудь одно, а?! Месяц назад ты заявил, будто тварь обратилась к тебе «с любовью». А сегодня он тебя ненавидит. Что изменилось-то?
Вопрос был в точку.
– Понятия не имею. Слова. Погода. Сегодня он был свободен от власти твоего камня. – Голова у меня разболелась от вони дракона, падали и огнеупорной смазки доспехов. Вонь… – Он нас чует! – Я бы закричал, но голова болела слишком сильно.
– Чего?!
– Вот в чем разница! Ну мы с тобой и придурки – совсем об этом не подумали! Он же запахи различает – лошадей, кабанов, баранов… и Всадников тоже.
– Мы никогда не замечали, чтобы он различал запахи. Драконы просто жгут все, что движется, если у него нет камня.
– А у любого Всадника с камнем, от которого драконы теряют разум, есть доспехи, а доспехи все пахнут одинаково. – Я сунул перчатки Ларе под нос. – Кто посмеет сказать, что дракон станет жечь человека, если Всадник ему не прикажет?
– И как ты это докажешь? Ты же ничего не знаешь про драконов!
– Нет у нас времени ничего доказывать. – Я скинул жилет, штаны, башмаки и перчатки. – Давай буди его еще раз.
– Ты что, обалдел?!
– Погоди, надо смыть с себя запах. – Я спрыгнул со скалы, едва не угодив в груду обглоданных костей. Стоя по пояс в пруду, я отчаянно оттирал кожу и одежду песком, а Лара сидела на берегу, с недоумением и раздражением глядя на мои выкрутасы.