Песочный принц в каменном городе
Шрифт:
— Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж.
Не знаю, что при этом чувствуют другие (слышала — радость, восторг), я — отчаяние. Все мои планы, мечты о карьере рушились с бешеной скоростью.
Я увидела себя мамой троих детей, расплывшегося от пива и переедания Артема, его ворчливую мать, отца — которого я, кстати, еще не видела и не представляла, где он, как выглядит, наши вечера на самой обычной дешевой кухне…
И это моя жизнь?
Я пыталась сосредоточиться на кофе и не смотреть в сторону моего мальчика, я пыталась не позволить
Я пыталась не смотреть в глаза Артема, когда он присел передо мной, обнял за колени и повторил:
— Хочу, чтобы ты вышла за меня замуж.
Я ужаснулась мысли о бытовухе, словно она уже стояла рядом и постукивала меня тонкими пальцами по спине. Я кожей услышала ее азбуку Морзе.
Артем начнет изменять, я — бегать по квартирам любовниц, потом развод — и я с детьми возвращаюсь в Луганск. Алиментов катастрофически не хватает, дети ходят в обычную школу, на их ногах такие же чахлые ботинки, как у меня, и никаких перспектив в будущем
Им придется идти работать в шахту, я прокляну Одессу и Артема, а он с очередной девицей легко забудет о нашем существовании.
Годам к сорока меня не узнать, прежними останутся только злость, глаза и безысходность.
Вспомнились слова подруг о том, что Артем не подходит для одесситок, что ничего в нем особенного нет. Обычный. Бесперспективный. И рядом со мной? Насовсем?
А принц?
Моим ответом был смех.
Артем поднялся, закурил, долго смотрел в окно, обернулся… Могу поклясться, что в тот момент у него были самые грустные глаза в мире. И самые безысходно-нежные. Беззащитные, как у ребенка.
Мой мальчик…
— Тогда просто переезжай. Слышишь? Я хочу видеть тебя каждый день, хочу прикасаться к тебе, ждать… Я люблю тебя. Никогда никого не любил так сильно.
Как ему объяснить? Как признаться? Поймет ли?
Замуж — это слишком серьезно, я не готова, но и просто переехать к нему не могу. Завтраки, обеды, ужины — все то же самое, только на птичьих правах, и в доме постоянно будут тесниться его родители.
И вообще, признание в любви прозвучало как-то обыденно. На колени не становился, ни тебе подарка, ни кольца, ни цветов. Все за чашку чая. Как и говорила его мать.
— Я заплатила за месяц вперед.
— Что?
— Я заплатила за квартиру за месяц вперед. Я не могу переехать.
Он улыбнулся, отошел к окну, снова закурил.
— Да, это серьезно.
И больше ни слова.
Ночь была необыкновенно нежной. Быть может, так у всех, кто прощается. Кто знает, что каждый шаг — это приближение к финишу, где победителя встречают не толпы фанатов, а пустота.
Мы продолжали встречаться, радоваться друг другу, но к той теме больше не возвращались. Незаметно для себя, о любви теперь говорила только я. Артем улыбался, кивал, повторял словно эхо — не более.
Дни пролетали незаметно, к девяти — десяти вечера я возвращалась с работы, бросала дома сумку, слышала наставления бабки и убегала к моему мальчику.
Кошмары начинались по возвращении — моей радости, счастливых глаз, переполнявших эмоций, не переносили на дух и настраивали против Артема, отчитывали, презирали. Бабуля была более чем старых взглядов, и яд ее слов действовал долго и наверняка.
Идя на встречу с Артемом, я уже знала, что выслушаю от старого полудышащего монстра по возвращении. И начала ненавидеть встречи с Артемом, ненавидеть его за то, что уходит в тепло и к матери, а для меня начинается беспробудный сон унижения, ненавидеть, что ни разу он не спросил, как мне живется.
Его это не интересовало.
Поцелуи, мои признания, его объятия, выходные у него дома, и то на пару часов — не более, пока мама не придет с рынка.
Я начала срываться, злиться, кричать на него, устраивать истерики на пустом месте, придираться. Повод находила с легкостью — за то, что у меня сегодня плохое настроение, за то, что смотрит в сторону блондинки, за то, что продолжает ходить на курсы английского и мы вычеркнули три дня из списка наших свиданий. За то, что не работает, может себе позволить отоспаться, а у меня после ночи с ним круги под глазами и выгляжу я малопривлекательно.
Самый распространенный повод — без повода.
Он не спорил, выслушивал, шел на мировую, ждал с работы, осыпал поцелуями, но я ворчала, что зима и потрескаются губы, что мне холодно и пора домой, что ему нужен кто-то попроще и я убиваю его своим присутствием.
Артем выдержал меня два месяца, а тринадцатого апреля бросил. Я отчетливо помню этот день — солнце, вокруг радостные лица, запах весны, блаженство моря, а он опоздал на час и буднично сказал:
— Я не вижу тебя рядом с собой. У нас нет будущего.
И ушел.
Не помню, как прожила неделю. Ее не было, только слезы. И сквозь влажную пелену — враз подобревшая бабка, ходившая кругами с пирогами и успокоительным.
Я падала в бездну, просыпалась, шла на работу, возвращалась, молча запиралась в комнате — и снова в бездну.
— Ты — дура! — сказала Андреевна, узнав о нашем с Артемом разрыве. — На тебя обратил внимание одессит, а ты носом крутила. Сейчас бы жила в теплой квартире, рожала детей и не бегала мимо кладбища. Еще неизвестно, что здесь может с тобой случиться.
— У тебя хоть работа есть, — утешил и Леонид Михалыч, которому кто-то проболтался. — Это главное. Есть работа — есть и еда, и друзья. Вон Матвея, регионала нашего, уволили, говорят, мечется, а найти ничего не может. Привык к высоким полетам. А мы теперь точно прорвемся.
Что-то екнуло при упоминании Матвея, но я отмахнулась. С азартом окунулась в работу, но она мне быстро наскучила, и я даже стала задумываться, а не подыскать ли что-нибудь интересное, поближе к дому и с большей зарплатой. Потому приезд нового регионального, который, по слухам, хотел нас всех уволить, приняла спокойно.