Песочный принц в каменном городе
Шрифт:
Или из последнего, когда Матвей только уехал в Донецк:
— Как спалось? Отдохнула? Да, вижу, уже нет кругов под глазами. Все-таки Матвею следует быть более… воздержанным.
По сравнению с генеральным и его отвратными намеками, предложение Леонида Михалыча переспать, выглядело невинным.
— Тебе нужно стать профессионалом, — сказал Матвей, когда я пожаловалась. — Это единственное, что защитит тебя от подобного отношения. Да, ты можешь уволиться, найти другую работу, сменить город, но можешь сделать так, что с тобой будут
— У меня нет подчиненных.
— Ты не хочешь, чтобы они были.
— Матвей, ты не представляешь, что происходит в офисе. Мне кажется, меня все ненавидят.
— Не все, — он закурил сигарету, — но ты всегда можешь уволиться.
Его слова будто кислород перекрыли. Дождь, который тихо стучал в окна неделю, бил в барабаны, заглушая очередные наставления. Кто я ему? Зачем? Игрушка-матрешка? Бонус? Купил одну — получил две?
Я расплакалась. Говорят, у беременных — это норма, а я рыдала впервые, но досыта. Матвей отнес меня на кровать, лег рядом.
— Ты справишься, — утешал, утирая мои слезы. — Я в тебя верю.
— Я устала.
— Не плачь, ребенок волнуется.
Он положил руку на мой живот, подвинулся, прислонился к нему ухом.
— Малыш, — обратился к нему, — твоя мамочка справится. Вот увидишь.
Не судилось. Возможно, если бы я была сдержанней, если бы не донимала вопросами, если бы не была влюблена… Так много «если бы» и одна укороченная линия жизни.
Первым толчком послужили слова Оксаночки.
— Не думай, что хорошо устроилась, — сказала она, заглянув в кабинет, когда Матвей был на заседании у генерального. — Как только родишь, он тебя бросит.
— Что так?
— Импотент.
Я рассмеялась.
— Дура ты!
— У него же только на беременных и стоит, — выдала Оксаночка. — Что, не знала? Извращенец он.
— Ты уж как-то определись: импотент или извращенец.
— А мне что определяться? Не меня трахает. Спроси у него, если не веришь. Над тобой ведь не потому смеются, что с начальником спишь, а потому, что его не ты, а живот твой возбуждает. Больше живот — больше член, неужели не замечала?
Я выставила Оксаночку за дверь, выждала немного и когда она спускалась по лестнице, вылила на убитые перекисью волосы графин воды.
В этот же день ко мне зашла Людочка.
— Не поверила, значит? — Она снисходительно улыбнулась. — Спроси у него, а то как бы сюрприз не был: девять месяцев — жеребец и вдруг евнух.
— Зачем мне спрашивать? — я пожала плечами. — Вы же сказали, все равно бросит.
— Дура! — обиделась Людочка и хлопнула дверью.
Ей досталась вода из вазы с цветами. Вечером я не выдержала и спросила Матвея, что он думает о нашем будущем. Думает ли?
— Когда ты родишь, — ответил Матвей, закуривая, — я перееду.
Я выхватила у него сигарету, успела сделать затяжку, прежде чем он у меня ее отнял и выбросил в форточку.
— Ты навредишь ребенку.
— Тебя только это и волнует! — Меня понесло. — Ребенок! Ребенок! А мне — только учись, запоминай и работай! Кто я тебе? Зачем? Матвей, если ты меня бросишь…
— Бросить и переехать — не одно и то же.
— Я люблю тебя.
Он отвернулся к окну.
— Никогда больше не слушай сплетен, они тебя изматывают.
— Матвей… Скажи мне честно… Кто я тебе?
Он помедлил, не оборачиваясь, сказал:
— Сотрудник, — еще одна пауза, — моя любовница.
— Все?
— Уже недостаточно?
Мне стало дурно, захотелось глотнуть свежего воздуха, я вылетела из квартиры, побежала по лестнице… Мелькнула тень, светлые волосы… Неухоженные длинные волосы… Это последнее, что я заметила, падая и считая своим телом ступеньки.
Раз, два, три…
Мой малыш, терпи…
Три, четыре, пять…
Продолжай дышать…
Пять, шесть, семь…
Вот и нет проблем…
Восемь, девять, десять…
С Ангелами вместе…
Глава № 23
— Он не приедет?
— Не знаю.
— Тебе все равно?
— Нет.
— Он об этом знает?
— Мне все равно.
Злата замолчала, и я мысленно поблагодарила ее. Пусть это моя единственная подруга за прошедшие два года, но говорить о Матвее не было сил. Хотела ли я, чтобы он за мной приехал?
Да. Так же сильно, как хотела видеть его все эти дни, умоляя медсестер не впускать в палату. И как боялась, что он поступит по-своему и войдет, и пряталась за оконными жалюзи.
Он не вошел. Ни разу. Но я все равно видела его. Всегда. Пусть даже мысленно…
Короткий гудок. Он ставит машину на сигнализацию, несколько уверенных шагов — и останавливается. Поднимает голову вверх, ищет мое лицо в одном из тусклых окон, уставших от дождя, пыли и старых царапин. Солнце нежно прикасается к его ресницам. Он щурится, и в уголках глаз появляются маленькие лучики. Обычно так бывает, когда он улыбается.
Осенний ветер играет его челкой. Взъерошит и отбросит назад, снова отпустит на лоб, скрывая две глубокие линии, пересекающие его, хранящие мои поцелуи.
Переводит взгляд на цветы. Белые розы. Без золотой пыли, давящего целлофана, бумажных лент.
Медленно заходит в здание, предварительно посмотрев на часы. Стрелки послушно ускоряют ритм — с ним невозможно спорить. Поднимается по бесконечной лестнице, игнорируя трещины на стенах, отвратительный желтый цвет и боль пустых коридоров.
Чувствую его приближение, различаю шаги, даже запах. Чуть терпкий, с нотками сигаретного дыма, кофе и шоколада.
Его голос за дверью, глубокий, с дурманящей хрипотцой, которая заставляет звенеть душу, переливаться радугой, тянуться навстречу. Мне ужасно хочется распахнуть дверь и, обняв его, повторить: