Пестель
Шрифт:
— Я хотел, — развел руками Барятинский, — но Муравьев сказал, что всех собрать невозможно.
— Странная отговорка! Ну ладно! Если, ко всему этому добавить, что они сильно раздражены нашим вмешательством, то получится, что пассив у нас основательный. В активе у нас пока ваши кавалергарды и Поджио, Оболенский и те, кто с ними. Что ж, тоже не плохо. Только бы побольше южан было на севере!
— Ничего, мы их подогреем, — весело сказал Барятинский.
Если петербуржцев необходимо было «подогревать», то васильковцев надо было
Сергею Муравьеву-Апостолу и Бестужеву-Рюмину казалось не терпящим отлагательств.
Когда летом 1823 года Черниговский полк был переведен в Бобруйск, где ожидался царский смотр, у Сергея Муравьева возник план: захватить императора, великого князя Николая Павловича, генерала Дибича и, увлекая за собой войска, идти на Москву. Этот план поддерживал Бестужев-Рюмин, Повало-Швейковский и Норов. Четыре офицера представляли четыре полка, которые должны были, по мысли автора плана, принять участие в выступлении. Бобруйская крепость казалась очень удобной для содержания в ней царя в качестве заложника; кроме того, Бобруйск был сравнительно недалеко от Москвы.
Васильковцы ввиду важности предприятия решили предварительно связаться с Москвой и с другими южными управами. В Каменку Давыдову было послано письмо с просьбой срочно выехать в Бобруйск. Письма с уведомлением о плане получили Волконский, Артамон Муравьев и Барятинский. Предполагалось, что о нем они поставят в известность и Пестеля. Бестужев-Рюмин выехал в Москву, где должен был встретиться с московскими членами тайного общества и договориться с ними о поддержке бобруйского выступления.
Иван Фонвизин и Якушкин, с которыми Бестужев-Рюмин вел переговоры в Москве, наотрез отказались поддержать этот план. Они полагали, что время для этого никак нельзя назвать подходящим. На юге к плану выступления тоже отнеслись отрицательно: никто, кроме Волконского, даже не откликнулся на посланные им письма. Волконский же ответил сухо, что в этом году общество еще не намерено действовать.
Тогда Бестужев-Рюмин поехал к Пестелю с целью убедить его в необходимости бобруйского выступления.
Пестель, догадываясь, зачем явился Бестужев, принял его холодно.
— Слышал, слышал, что вы затеваете, — сказал он, здороваясь с ним. — Ну что же, расскажите, как вы хотите погубить общество.
Бестужев улыбнулся таинственно-снисходительной улыбкой и сказал:
— Выслушайте меня, и я сумею вас убедить, я уверен.
— Однако… — сухо ответил Пестель, — говорите, слушаю вас.
— План наш таков, — начал Бестужев. — Надобно увериться в карауле, который будет охранять покои государя, как-нибудь ночью проникнуть в них, арестовать Александра Павловича, потом всех остальных, произвести возмущение в лагере, а вслед за тем, оставя гарнизон в крепости, двинуться на Москву!.. План решителен, быстр и смел!
— Даже излишне… — сказал Пестель. — Неужели вы не понимаете, что в вашем плане буквально все никуда не годится? В ком вы уверены? В четырех офицерах? А солдаты? Вы убеждены, что солдаты, которые будут охранять арестованного царя, исполнят возложенное на них? Авторитет царя у солдат еще огромен. Царь потребует выпустить его, и они не посмеют ему воспротивиться. А потом сознание, что они могут быть спасителями самого царя, подвигнет их на освобождение.
— О, но тогда мы убьем его! — воскликнул Бестужев.
— Советовал бы вам с этого начать, так проще, — спокойно заметил Пестель. — Но дело не только в этом: на что вы надеетесь? На четыре полка? И этого, по-вашему, достаточно?
— А разве вы нас не поддержите? — спросил Бестужев.
— Мы не можем, и не можем потому, что среди нас. еще нет солдат, а это основная сила. Солдату не прикажешь идти против царя — его надо убедить в этом. А для этого надобно время. И объясните, пожалуйста, как вы хотите все сделать без Петербурга? Ведь там мозг страны, оттуда и надо начинать, мы же должны только поддерживать петербуржцев.
Пестель еще долго убеждал Бестужева, и в конце концов тот согласился, что план грешит явной непродуманностью.
На время васильковцы успокоились.
Все лето 2-я армия усиленно готовилась к царскому смотру. На этот раз Киселев решил сделать все возможное, чтобы заслужить генерал-адъютантские аксельбанты. Смотр начался 30 сентября 1823 года. Царь тщательно проверял все, начиная со штаба и кончая церковными заведениями, и всем был приятно поражен: пятилетние труды Киселева не пропали даром, армия находилась в образцовом порядке. Смотр закончился двухдневными маневрами.
Зрелище маневров было великолепным: шестьдесят пять тысяч солдат и офицеров, пехота, кавалерия, артиллерия на пространстве в четыре-пять верст дефилировали перед царем. Одним из первых, радуя глаз выправкой солдат, прошел Вятский полк полковника Пестеля.
Щуря близорукие глаза, царь пристально всматривался в стройные колонны вятцев, на его губах блуждала улыбка, рука отбивала четкий такт шагов. Когда мимо него проходили последние шеренги полка, Александр обернулся к Дибичу и сказал:
— Превосходно! Точно гвардия!
Тот одобрительно кивнул головой.
— Да, — мечтательно проговорил царь, — какой бы из него вышел превосходный генерал, если бы…
Дибич понял, что речь идет о Пестеле, и быстро вставил:
— Полковник Пестель отличный офицер!
— Да, да, что бы там ни было, а его следует отличить — это полезно, — сказал Александр. — Как ты думаешь, что ему дать?
— Он, государь, не обременен состоянием, — громко, так, чтобы слышал глуховатый царь, пошутил Дибич.
— Так тысячи три десятин ему не помешают, как ты полагаешь? — И добавил поспешно: — Только без крестьян, крестьян я не дарю — это жестоко…
Мимо царя проходила бригада генерал-майора Сергея Волконского. Сам Волконский, пропуская бригаду, придержал свою лошадь и стал недалеко от царя. Бригада прошла, и Волконский хотел было отъехать, как вдруг услыхал голос Александра:
— Волконский, подъезжайте ко мне поближе.
Когда он подъехал, царь с приятной улыбкой сказал:
— Я очень доволен вашей бригадой. Азовский полк — из лучших полков моей армии, Днепровский немного поотстал, но видны и в нем следы ваших трудов. — И тут же, не меняя выражения лица, тем же вкрадчивым голосом добавил: — И, по-моему, гораздо для вас выгодней продолжать оные, а не заниматься управлением моей империи, в чем вы, извините меня, и толку не имеете.