Пьесы и тексты. Том 1
Шрифт:
ДОЧЬ. Ну, давай… Давай о чем-нибудь другом… Еще не будем – про дачу, и про Аллу тоже лучше не надо.
Неужели у нас нет нормальной темы, чтобы нормально поговорить?
Мне вот сейчас к Альберту Антиоховичу… Какие же бывают одинокие, несчастные люди…
МАТЬ. Да?
ДОЧЬ (с возрастающим увлечением). Я же тебе говорила… Умерла его жена, и некому даже девять дней справить… Сам он старый, больной,
МАТЬ (резко). Ты же говорила, у него сын…
ДОЧЬ. Сын, невестка… Но сын пьет, а с невесткой Альберт Антиохович не разговаривает. Она корыстная, ей лишь бы вещи заполучить, книги…
МАТЬ. Сын пьяница, невестка такая-сякая, зато ты хорошая. Особенно на этом фоне!
ДОЧЬ (тихо). При чем здесь это… Просто… Я думала… в этом же ничего плохого… если я помогу несчастному человеку…
МАТЬ (почти кричит). А на могиле у отца ты давно была? А у бабуленьки? Вся ограда облупилась, я не покрашу, никто не покрасит! Ты бы меня пожалела! На дачу бы съездила, я не управляюсь! Работала бы лучше нормально, чтобы не гнали в три шеи!
ДОЧЬ. Никто меня и не… Никаких – в три шеи…
МАТЬ. Какая разница, раз теперь придется уйти…
ДОЧЬ. Я знаю, они заранее все продумали. С самого начала предложили мне фонетику. Ясно же, что у меня несколько лет не было разговорной практики… Все рассчитали… (Кивает.)
МАТЬ (резко). Ты все знаешь, молодец. Все она знает лучше всех. Все ничтожества, все идиоты, она одна умная. Самая умная.
ДОЧЬ. Я так не говорю.
МАТЬ. Ну, говорила.
ДОЧЬ. Я так давно уже не говорю!
МАТЬ. Ну, думаешь так. Люди чувствуют, как ты к ним относишься. Людей не обманешь. От этого у тебя все.
ДОЧЬ. Я на самом деле давно уже так не думаю!
МАТЬ. Еще бы – жизнь учит. Жизнь – лучший учитель. Отец с матерью для нее – плохие учителя, зато жизнь ее научила.
ДОЧЬ (с жалкой улыбкой). Мам, не говори обо мне в третьем лице, очень неприятно.
Мне очень плохо.
Не от меня все это зависит.
Ты меня можешь когда-нибудь пожалеть?
МАТЬ. Я тебя жалею.
Ну а так-то говорить – за что тебя жалеть? Что ты – больная или бедная?
ДОЧЬ (перебивает). Я это слышала миллион тысяч раз! Все, что ты делала, когда тебе было столько, сколько мне, – двадцать девять, двадцать пять, тридцать, сорок…
МАТЬ (перекрикивает дочь, доводя все же свою фразу до конца). Я маялась с карточками, я меняла декады, это ты с жиру бесишься, с жиру, а у меня туфель нормальных не было, я ходила в галошах, с вложенными деревяшками вместо каблуков!
ДОЧЬ (перебивает). Я все это знаю назубок, я могу это рассказывать по годам, отвечать по билетам, как на экзамене!
МАТЬ. Ты лучше свою жизнь ответь. Почти тридцать лет, а и рассказать-то нечего, не то что по годам. Пошла в школу – бабуленька проводит, бабуленька встретит, мыли, кормили, прививки делали. Потом опять училась, с отцом ссорилась, а на шее у него сидела… и во всем так…
ДОЧЬ. Бабуленька – да, и встречала, и мыла, и кормила. Бабуленька, а не ты!
МАТЬ. Я в это время пользу приносила, не даром небо коптила.
Нужда – хоро-ошая узда.
Ну-ка, вставай. Я здесь сама все окончу, ты все равно, как муха в жару, еле лапками шевелишь. Поедешь на дачу, розы польешь, помидоры снимешь. Ну? Одевайся, чего ждешь? В кладовке плетеные корзины возьмешь. Молочной спелости тоже снимай, вдруг похолодает, начнут потом не краснеть, а чернеть.
Собственным умом не получается жить, так придется меня слушаться. Я тебя научу!
Альберт Антиохович, затеяла тоже… В детстве ты тимуровскими командами увлекалась, потом эти твои спектакли, походы. Деревня твоя, наконец. Ты посмотри, что у тебя получается! Ты что-то не лучше становишься, а хуже! Ты посмотри на себя-то…
Куда ты на таких платформах, на огород-то! Людей не смеши, надень нормальные полуботинки. Вот мне где твои простуды; молодая девка, все время умираешь чего-то, кашляешь…
(Вдруг обмякнув.) Ну что же мне с тобой делать? Ну что? (Плачет, утирает слезы.)
ДОЧЬ (возвращается в кухню, уже совсем одетая, в полуботинках и с корзинами; тихо
Конец ознакомительного фрагмента.