Пьесы (сборник)

Йейтс Уильям Батлер

КУХУЛИН.

От Эмер письмо. В нем о другом. Промедлить, верно, должен До завтра я. На сей раз ждет меня Беда, из коей мне живым не выйти. Наутро ж Конал Кернах будет тут С великим воинством.

ЭЙТНЕ.

Не понимаю. Кто и зачем письмо вложил мне в руку?

КУХУЛИН.

Что ж понимать? Я до утра промедлить Тут должен; а тебя прислали, чтоб Меня тут задержать. Да нет, не бойся, Написано

здесь так. Мне ж по душе, Как сказано тобой, скакать на битву. Немного нас тут, но мы все едины. Победа не всегда бывает легкой.

Входит Морригу и становится между ними.

ЭЙТНЕ.

Скажи, кто между нами встал сейчас? Не видно никого.

КУХУЛИН.

Нет никого.

ЭЙТНЕ.

Кто с птичьей головою из богов?

КУХУЛИН.

Ну, голова воронья у Морригу.

ЭЙТНЕ (изумленно).

Богиня войн Морригу между нами И черным трогает крылом плечо Мое.

Морригу уходит.

Медб на меня наслала сон. Когда юнцом ты, Кухулин, с ней спал, Красива Медб была, как птичка, но Потом другою стала, глаз во лбу У ней.

КУХУЛИН.

У ней во лбу сверкает глаз? И у нее воронья голова? Но в той, что в рот тебе слова вложила, Не видел я уродства никакого. Ты не придумала? Ищи себе Того, кто помоложе. Или правда, Что, испугавшись, ты сама решила Меня на смерть послать своим умом? В волненье ж ты забыла о письме, Что у тебя в руке.

ЭЙТНЕ.

Проснулась я, Скажу, что Медб не занимать ума. Разве не мне поверит Кухулин?

КУХУЛИН.

Я обезумел после смерти сына, Войной пошел на море, и жена Меня вернула к жизни.

ЭЙТНЕ.

Много жен Тебе служило, но меня ты выбрал.

КУХУЛИН.

Боялась ты, что, если изменилась, Тебя убью, но все меняется В подлунном мире, и урод здесь я, Коль все такой же.

ЭЙТНЕ.

Я тебя любила, Ты не прощал предательство тогда И, если мне не веря, ты прощаешь, То, верно, смерть твоя не за горами.

КУХУЛИН.

Ты громко говоришь и возле двери; Зачем кричать о смерти, да еще С таким волненьем, ведь не знаешь ты, Кто может нас подслушать из-за двери?

ЭЙТНЕ.

Возможно, кто предателя запомнит, В ком страсть еще бурлит для жизни, Кто не торопит смерть. Когда уйдешь, Я всем представлюсь: поварам,

гонцам, И оружейникам, и поварятам. Пусть бьют ковшами и ножами режут, На вертел пусть сажают, пусть умру Позорной смертью, что им будет люба, И тень моя между другими встретит Открытым честным взглядом тень твою.

КУХУЛИН.

Ах, речи жен, замысливших худое.

Входит Слуга.

СЛУГА.

Твой конь готов. И люди ждут приказа.

КУХУЛИН.

Сейчас, сейчас. Всего один вопрос. Та женщина, что вне себя от горя, Сказала, будто ложь в ее словах, Так как она предать меня решила И смерть мне уготовить. Что же делать? Как мне спасти ее от чар враждебных?

СЛУГА.

Она призналась?

КУХУЛИН.

Правда мне известна! Она явилась с вестью от жены.

СЛУГА.

А если дать ей макового сока?

КУХУЛИН.

Что ж, дай, но береги ее от смерти, Как самого себя. Коль не вернусь, Пусть Конал позаботится о ней, Его ведь любят жены.

ЭЙТНЕ.

Вот знать бы, Что та Морригу с головой вороньей Была честна и правду мне сказала О том, что скоро Кухулин умрет.

Опять играют флейта и барабан. Сцена ненадолго темнеет. Когда вновь зажигается свет, на сцене пусто. Входит раненый Кухулин. Он пытается привязать себя ремнем к каменной колонне. Входит Айфе, женщина с прямой осанкой и белыми волосами.

АЙФЕ.

Эй, Кухулин, ты узнаешь меня?

КУХУЛИН.

Ты меч в руках держала; думал я, Что мы убьем друг друга, но потом Ты ослабела, и я меч забрал.

АЙФЕ.

Смотри же, Кухулин! Смотри еще!

КУХУЛИН.

Ах, волосы твои белым-белы.

АЙФЕ.

Пора забыть о прошлых временах. Мой наступил черед. А ты умрешь.

КУХУЛИН.

Где я? Зачем я здесь?

АЙФЕ.

Ты всех прогнал, Ведь получил ты шесть смертельных ран, Потом из родника хотел напиться.

КУХУЛИН.

На камень я накинул пояс свой, Чтоб крепко привязать себя к нему И стоя умереть, но сил уж нет. Ты пояс затяни.

Айфе помогает Кухулину.

Тебя я знаю. Ты – Айфе, и мой сын твоим был сыном. Я помню наш источник Ястребиный И берег Байле, где убил его. Так, значит, чудо сотворила Медб, Чтоб ты могла убить меня по праву.

АЙФЕ.