Пьесы
Шрифт:
ОКСАНА. Я? С ним? На фига?
СЕКА. Да. Билет на автобус стоит сорок рублей, я узнавал. Как раз вам хватит туда-обратно.
ОКСАНА. Сека, ты не офигел?
СЕКА. У тебя что, коза, вопросы какие-то появились?
АНДРЕЙ. Оксану эту вроде еще в прошлом семестре отчислили, так что она в общаге живет только с разрешения Секи, он за нее комендахе приплачивает. Чуть что не так — поезжай в деревню и сдохни там от скуки. Или замуж за какого-нибудь механизатора, тоже перспектива.
СЕКА. Чтобы к завтрему деньги были.
ОКСАНА. Сека сказал, чтобы к завтрему деньги были. И ушел. Козел. И этот еще на меня смотрит. Жалеет что ли? Козел. Козел. Козел. Козлы. Уроды. Чтоб вы сдохли все.
АНДРЕЙ. Да ладно тебе. Нормальная история. Мне еще хуже.
ОКСАНА. Где нормальная?
АНДРЕЙ. И заплакала. Сидит, ревет, а я вещи собираю.
ОКСАНА. Ходит по комнате, тряпки какие-то перетряхивает, а я думаю, главное, не заплакать еще перед этим, не показать…
АНДРЕЙ. Идем потом по коридору, девки выглядывают из дверей, на нас смотрят, ни фига не понимают.
ОКСАНА. Если он думает, что я проститутка, так я не проститутка.
2. Автобус.
АНДРЕЙ. На вокзале у меня возникла одна идея.
ОКСАНА. Он мне говорит, ты здесь на улице пока покури, пока я билеты куплю, чтобы не толкаться у кассы. Мне-то что, стою, курю, думаю, какая же Сека тварь. Вообще на всех наплевать, кроме себя. Я бы тоже могла сессию сдать, стипуху бы платили. Здесь многие так. Приезжают, селятся в общагу, потом вылетают из института и живут годами и ничего. Парням, конечно, легче. Пришел к девкам на этаж, выбрал любую и живи. А девушку не каждый возьмет. Вот голубям хорошо. Ходят тусуются. Стипуха не нужна, комната не нужна. Всю неделю выходной.
АНДРЕЙ. Билеты взял, выхожу. Она стоит, на голубей смотрит.
ОКСАНА. В автобус садимся, а у меня тоска такая, как будто я домой еду. Терпеть не могу деревню. Танцы эти. И парни, деревенские дурачки. Выпить, подраться — все культурные интересы. Хотя я здесь тоже по театрам не хожу. Сека, тварь, даже в кино не сводил ни разу.
АНДРЕЙ. Сидим в автобусе, я думаю такой — надо ей хоть сказать что-нибудь или рассказать.
ОКСАНА. Этот еще блин поворачивается с такой проникновенной мордой и говорит…
АНДРЕЙ. Извини, что так все получилось.
ОКСАНА. Слушай, не надо до меня докапываться.
АНДРЕЙ. Я не докапываюсь, я просто…
ОКСАНА. Вот и молчи сиди. Без тебя херово.
АНДРЕЙ. А мне не херово? Мне вон вообще.
ОКСАНА. Заткнулся. Успокоился. И черт с тобой. Вот по этой улице я в институт ходила. А вот тут мы с девчонками гуляли на день города. Дальше деревянные дома, потом бывшая пожарная вышка, говорят, в ней пивнушку хотят сделать, потом монастырь, потом воинская часть, потом лес.
АНДРЕЙ. Она и не заметила, что мы не в тот автобус сели. Пока не буду говорить, скажу, когда выйдем. Сначала я думал, что все. А теперь может быть еще не все. Я ведь всегда думал, что я не просто так на этот свет родился. И у меня есть доказательства. Верные доказательства, стопроцентные. Тогда, когда после восьмого класса мы с Мишкой Астаховым собирались ехать в архангельское училище связи. Уже все, даже документы были отправлены и вызов пришел. До экзаменов неделя, я даже учил чего-то, какую-то геометрию. Мы с Мишкой катались на мотоциклах по ночам, курили, последние деньки догуливали. Мечтали, как будем по Архангельску гулять. А у нас тогда появились колорадские жуки. Красные, ядовитые личинки, жрут все листья на картошке, остаются только ветки. Никогда раньше не было, только в этот год. Бабки говорили, что из Америки специальное биологические оружие в Россию прислали, чтобы вся деревня с голоду вымерла. Потому что у нас только картошка и растет. В общем, я каждое утро на мотоцикл и на поле. Собрал этих личинок в банку поллитровую. Потом в банку налил немного бензина из бака и поджег. Смотрю, как они горят и вдруг мне так херово стало. Проблевался. А лучше не стало. Вечером катаемся с Мишкой, я чувствую, мне все равно херово, как будто обкурился. Говорю — пошли купаться, может полегчает. Искупались, все равно херово. Тошнит. Ночью чуть не помер, так херово было. Мать позвонила в больницу, говорит — иди в приемный покой, там тетя Света, соседка. Прихожу, она мне на глаза посмотрела, на живот, печень пощупала, говорит, готово дело, желтуха. Меня на три недели в инфекционный диспансер за стекло. Родителям и пацанам всем
ОКСАНА. Чтобы квартира была городская. Три комнаты. Торшер. Работать можно где-нибудь в архиве или в магазине. Или в коммерческой фирме. Там платят много, говорят, только непонятно, что делать. И говорят во всех коммерческих фирмах начальники всех женщин трахают. Это уже такая традиция, все про это знают. Ну пусть трахают, главное, чтобы муж не узнал. Особенно если начальник симпатичный, как Сека. Нет, лучше Сека муж, а начальник другой, еще симпатичнее. Нет, лучше Сека начальник, а муж другой, симпатичный и добрый. И чтобы не жадный. Но только не лох чтобы, деньги все-таки чтобы в кулаке держал. В кино бы ходили каждую неделю. На юг, может, съездили. Хотя там сейчас везде война, еще убьют на фиг. Я бы ему готовила, стирала бы, сына родила. А что, хорошему мужику чего не родить. Я ведь когда Секу первый раз увидела, он мне потом приснился. Что у него жена низенькая толстая страшная. Зато ребеночек у них очень красивый. И они идут в кино вдвоем, а я говорю — давайте, я хоть с вашим ребеночком посижу.
АНДРЕЙ. Когда уже буду знаменитым, потом поеду в деревню, куплю дом или построю. Чтобы обязательно двухэтажный. Мой кабинет будет на втором этаже. Окнами в лес. Просыпаешься утром, соловьи шпарят. Делать ничего не надо, и так уже во всех энциклопедиях и в школьной программе. Гитара лежит подключенная, музыки до фига всякой. Колоночки навороченные. Самурайский меч на стене. Тут же картина абстрактная и рукопись романа под названием «Моя жизнь». Нет, «Мои победы». Нет, «Мои поражения». Да, так прикольнее. Чтобы все видели, какой скромный чувак. Всего достиг, а, подводя итоги, помнит только свои поражения. Так и шел по жизни от поражения к поражению. И жить так до старости. Когда уже знаешь, что после смерти тебя будут помнить, тогда и помирать не так страшно. И так уже нормально.
ОКСАНА. Если бы все люди умерли, это было бы неплохо. Когда один умираешь, это, конечно, неприятно. Даже если знаешь, что в рай попадешь. И если вся семья вокруг, куча детей, внуки, все смотрят, ждут — когда же ты сдохнешь, комнату освободишь. А так, чтобы нажал кнопку — и нет никого. Не бомба, не яд, чтобы без мучений, просто исчезли. Чистая планета. Леса, моря и ни одного человека. Вот было бы здорово. Тогда никому не обидно. Даже прикольно. Какой-нибудь миллионер всю жизнь работал, каждую копеечку копил, а тут раз — на тех же условиях, что и нищий. А интересно, если так, то куда все эти души денутся? В деревья переселятся? Люди сволочи, они и в деревьях сразу передерутся. Сосна такая — эй, береза, ты чё тут свои ветки раскинула, вас тут не стояло. И давай махаться ветками. Потом какое-нибудь оружие придумают, какую-нибудь нейтронную бензопилу «Дружба» и все по новой.
АНДРЕЙ. Автобус остановился у моста. Водитель повернулся назад и крикнул: «Кто до моста брал, выходите». Я взял ее за руку и потащил к выходу.
ОКСАНА. Так задумалась, что не заметила, как мы приехали. Я же не была в этом Осколе ни разу. Остановились у моста, этот меня за руку взял, тащит к выходу. Ладно, вышли, стоим на остановке. Справа мост, слева дорога, вокруг чисто поле. Что дальше? Что дальше, я спрашиваю? Где твой Оскол-то?
АНДРЕЙ. В общем, смотри, у меня есть одна идея.