Пьесы

Мамилиев Аширмурад

Х е к и м о в. Ну, ладно, ладно, Гошлыев, меньше эмоций, больше фактов! Что стряслось? Конкретно. Ты можешь объяснить толком?

Г о ш л ы е в. Могу. Короче говоря, из двадцати тысяч пар обуви Мерджен не пропустила даже десятка пар. Как это назвать, товарищи? Кош-шмар!

Х е к и м о в. Почему не пропустила? Чем мотивирует? Ее логика?

Г о ш л ы е в. Женская логика! Качество, мол, низкое. Брак, мол.

Х е к и м о в. Продукция какого цеха?

Г о ш л ы е в (кивает на Курбанова). Почти вся — цеха детской обуви.

К у

р б а н о в. Неужели у нас настолько низкое качество обуви, что нельзя никак пропустить?

Х е к и м о в. Кому же это знать, как не тебе, начальнику детского цеха?

К у р б а н о в. Поскольку качеством обычно занимается Мерджен, то мы в смысле качества не очень…

Х е к и м о в. Не очень, не очень… Теперь разбирайся с ней сам, голубчик. Но учти: если вся твоя продукция не пройдет сегодня-завтра через ОТК и не попадет туда, куда ей следует попасть, пеняй на себя. Что же касается явного брака, его надо устранить. Пусть твои люди останутся сегодня после работы. Кроме того, поработайте в субботу и воскресенье. Ясно? А сейчас иди к Мерджен, уломай ее. Ублажи, наконец. Магазины полны французских духов… Или… Чем она там душится сейчас?

К у р б а н о в. Пойти-то я пойду, только мне не уломать ее. Не станет она слушать меня, Нурлы Хекимович.

Ш и х н а з а р о в. И на духи не клюнет. Идеи в ней играют. Она ведь, как вы знаете, Нурлы Хекимович, не городская, в деревне школу окончила. Крестьянское это в ней — хозяйственность. Цельная натура.

К у р б а н о в. А что касается работы в субботу и воскресенье, Нурлы Хекимович, то, пожалуйста, издайте приказ, иначе…

Х е к и м о в (сурово). Иначе нам, то есть руководству, вплотную придется заняться вопросом о том, как начальник цеха детской обуви руководит работой своего цеха и почему его цех гонит брак. Логично? А теперь иди, Курбанов, и приходи ко мне только волком — не лисой! Победителем! Ясно?

Курбанов выходит.

Г о ш л ы е в. Что же теперь делать, шеф? Как быть? Ведь опозоримся! Кош-шмар!

Ш и х н а з а р о в. Вах, Нурлы Хекимович, только мы начали приближаться к выполнению плана, только наш авторитет начал подниматься в глазах вышестоящих инстанций — и вот на тебе! Новая помеха — Мерджен! ОТК!

Х е к и м о в. Куда вы смотрели, деятели? Где были ваши глаза, когда детский цех начал выпускать бракованную обувь? Это же позор! Позор! Теперь о вас узнает весь город, да что там город — вся страна! Опозоритесь на всю страну! И меня опозорите! Зачем обещали, если не можете выполнить своих обещаний? Зачем ставили свои подписи под договором?.. Неужели у вас нет ни совести, ни самолюбия? Не выполнить план, не сдержать данное слово — это же… это же… самая что ни на есть аморальность! Ведь логично? Нет, надо принимать решительные меры! Прежде всего надо наказать начальника цеха детской обуви, ответственного…

Г о ш л ы е в (перебивает). Шеф, дорогой, вы можете выгнать с фабрики и начальника цеха, и меня, своего заместителя, но план от этого не выиграет.

И обязательства как были, так и останутся невыполненными. Меня и Курбанова вы можете уволить и в будущем году, а вот план вам нужен сейчас, в этом году, сегодня. Се-го-дня!

Х е к и м о в. Логично. Если план не будет выполнен, я всех уволю… перед тем, как уволят меня.

Г о ш л ы е в. План есть план. С ним нельзя шутки шутить. Мы это понимаем.

Х е к и м о в. Что же я должен делать? Советуйте! Если ОТК не пропускает обувь… Что подсказывает логика?

Г о ш л ы е в. Надо дать команду, чтобы пропустил. Хотя бы на этот раз.

Х е к и м о в. Ты мой заместитель, Гошлыев, а толкаешь меня на преступление.

Г о ш л ы е в. Не на преступление я вас толкаю, шеф, а на верный путь, который поможет вам завоевать еще больший авторитет — там, наверху.

Х е к и м о в. Дутый, фальшивый, преступный авторитет меня не устраивает. У меня в кармане красная книжка, которой я искренне дорожу.

Ш и х н а з а р о в. Я считаю, Нурлы Хекимович, не такое уж низкое качество у нашей продукции. Во всяком случае — хуже не стало. Просто у Мерджен Мурадовны последнее время испортился характер. Странное что-то произошло. Очень уж разборчива стала. И никто не одернет ее, не поставит на место, Нурлы Хекимович.

Х е к и м о в. При чем здесь Мерджен Мурадовна?! Разве она виновата, что вы не можете качественно работать, производите бракованную продукцию? Я спрашиваю — виновата? Раньше ведь она не была такой придирчивой.

Ш и х н а з а р о в. Была, Нурлы Хекимович, но не настолько. Вы как-то влияли на нее…

Х е к и м о в. Вот видишь — сам признаешь: не настолько. А почему?

Ш и х н а з а р о в. Голову ей не крутил этот…

Х е к и м о в. Кто?

Ш и х н а з а р о в. Да Ораз.

Х е к и м о в. Какой Ораз?

Ш и х н а з а р о в. Байлыев.

Х е к и м о в. Наш, что ли, Байлыев? Этот выскочка?

Ш и х н а з а р о в. Ну да, наш. Начальник третьего цеха.

Х е к и м о в. Крутит ей голову, говоришь? Ну и что? При чем здесь обувь?

Ш и х н а з а р о в. Крутить — крутит, а дальше этого не идет. И предложение не делает. Вот она и дергается. Особенно в полнолуние. Это как раз сейчас. И нас дергает, всю фабрику дергает. Ораз — ее последний шанс. Лет-то Мерджен немало, сами знаете.

Х е к и м о в. Ах, значит, Ораз?!

Ш и х н а з а р о в. Ораз, Ораз, не сомневайтесь.

Г о ш л ы е в. Я подтверждаю. Вся фабрика в курсе.

Х е к и м о в. А ты, Шихназаров, говорил — не городская, деревенская, цельная натура.

Ш и х н а з а р о в. Ну, и это тоже дает себя знать.

Х е к и м о в. Ах, Ораз?! Ораз! Ну, Ораз! Ну, Ораз! По-го-ди! Она что — тоже влюблена в него?

Ш и х н а з а р о в. Не очень, Нурлы Хекимович, не очень. Сколько можно любить, Нурлы Хекимович! (Вздыхает.) Один раз в жизни любят, сами знаете, Нурлы Хекимович. Но ведь жизнь как-то устраивать надо. Женщина. За тридцать. Без семьи. Вот и думает, наверное, может, с Оразом получится. А он тянет, тянет… Фу! А она дергается, Нурлы Хекимович. Особенно…