Пьесы
Шрифт:
Мегаль. Ваши родители…
Клод. Сударь, я прекрасно вижу, что вы осознаете невозможность этой затеи. Не понимаю, как у моей дочери вообще могла возникнуть такая идея.
Осмонда(Мегалю). Подумайте.
Мегаль. Мадемуазель, я считаю… я не имею права согласиться.
Осмонда. Почему — не имеете права?
Мегаль. Это значило бы злоупотребить привязанностью, которую вы
Осмонда. По отношению к моим родителям?
Мегаль (глубоко взволнованный). Не только по отношению к вашим родителям.
Клод(протягивая ему руку). Сударь, вы благородный человек, но согласитесь со мной, что нет смысла продолжать этот разговор. Когда я изложу дочери свои соображения…
Осмонда. Они мне известны.
Клод. Вы видите, сейчас она не в своем обычном состоянии.
Мегаль (Клоду). Не могу вам сказать, как бы я хотел иметь возможность принять это предложение, столь великодушное… Это больше, чем сожаление. (Сдавленным голосом.) Это — отчаяние…
Осмонда (Клоду). Все очень просто. Если ты не дашь мне поступить по-своему, я пойду дежурить у изголовья больного, о котором мы только что говорили, и не покину его до конца его дней. (Мегалю.) Речь идет о родственнике, которому я посвящу себя, если вы отклоните мое предложение.
Клод (Мегалю). Сударь, умоляю вас, оставьте меня с ней! Вы не можете себе представить, как мне сейчас трудно.
Осмонда (Мегалю). До скорой встречи.
Мегаль (Клоду, с явным состраданием). Сударь, я всей душой… (Пожимает ему руку и уходит.)
Осмонда. Выбирай.
Клод. Мне нечего выбирать. Ты останешься здесь.
Осмонда. Я не останусь здесь в любом случае.
Клод. Замолчи.
Осмонда.Я сделаю по-своему. Твои усилия…
Клод. Но кто ты, в конце концов!
Осмонда.Я не твоя дочь… Вспомни лучше, что удерживая людей помимо их воли, по сути, никогда не бываешь в выигрыше.
Клод. Как бы то ни было, я не позволю тебе броситься в объятия этого человека.
Осмонда. Ты ничему не можешь помешать.
Клод (упрямо). Твоя бабушка увезет тебя в Швейцарию.
Осмонда. Хорошо, давай рассудим здраво.
Клод. У твоей матери не было этого чудовищного хладнокровия.
Осмонда. Плохо для нее и, по-видимому, для
Клод. Не строй иллюзий.
Осмонда. Никаких иллюзий. Если я могу уберечь его от этого…
Клод. Ты просто испорченный ребенок.
Осмонда. Я вижу, ты тверд в своих принципах, это замечательно.
Клод. У тебя словно упразднили совесть…
Осмонда. Совесть… Признайся, что ее рекомендации подчас подозрительны. Может быть, я ошибаюсь, но даже твой пример…
Клод. Так вот урок, который ты извлекла из моей жизни.
Осмонда. Я считаю, что главное — не самообольщаться… я хочу сказать…
Клод. И ты воображаешь, что не обманываешь себя, утверждая, что собираешься отдаться этому человеку из сострадания, по душевной доброте?
Осмонда. Ничего подобного я не говорила. Ясно, что если бы он мне не нравился… Я только хотела обратить твое внимание на то, что даже с точки зрения веры в добродетель, в любовь к ближнему, в весь этот «базар», как выражается Фред, — так вот, даже с этих позиций мое решение совершенно оправданно. Возьмись за него с этого конца — если другой обжигает тебе пальцы. В конечном счете я тоже собираюсь создать нечто вроде семейного очага: разумеется, тебя не пригласят его благословить, но в общем… Бедный папа, ты мне напоминаешь тех обитателей пансионата в Эвиларе, которые каждое утро выходили смотреть на Альпы сквозь цветные стекла веранды… сквозь эти стекла пейзаж казался им волшебно прекрасным, в то же время они сожалели, что это не природный эффект. Что лучше? Ты, как они, сам не знаешь, что предпочесть, и страдаешь. Видишь ли, разница между нами в том, что я больше не способна принимать все это всерьез. Может быть, потому, что слишком наслышалась разглагольствований о наших обязанностях, о нашем долге перед Богом и прочем в том же духе. Когда ты слышишь, как о твоей душе говорится каждое воскресенье, от десяти до одиннадцати, не считая ежедневных молитв… Есть слова, мысли… не знаю, но мне кажется, что перед ними следовало бы всякий раз испытывать головокружение, трепет… Так нет же! Твоя воскресная проповедь — что-то вроде кухонных расчетов. Я думаю, что если бы это не было некой рутиной — даже для тебя, — если бы я видела рядом кого-то, кто жил бы в страхе или в ослеплении… Но религия, подобная твоей, — она ничего не меняет в жизни. Так, просто задник, больше ничего. Впрочем, вот этот Добрый Самаритянин напоминает тебя, правда, лишь до определенной степени… Не смотри на меня с таким несчастным видом, папа; это — шантаж, это недостойно тебя.
Клод. Если ты уйдешь, у меня ничего не останется.
Осмонда. Но будет хуже, если я не уйду. Жизнь втроем, теперь… после всего, что нами было сказано. Чтобы жить вместе, надо все же сохранять минимум иллюзий относительно друг друга. И к тому же — подумай о том, что мне предстоит благородная задача: заменить девочкам маму, которая не вернется. Вот тебе пища для раздумий — изволь! В конце концов, в цветных стеклах нет ничего худого. Не надо стыдиться ими пользоваться. (Молчание.)